Звёздный десант - Хайнлайн Роберт Энсон

Постарайтесь получше вычистить всё там внизу, чтобы фланговые спокойно ткнулись носом в землю. (Он говорил обо мне: как помощник командира отделения я должен быть левофланговым, и с одной стороны меня не прикрывал никто. Я начал дрожать.) — …Как только они приземлятся, выровняйте цепи и разберитесь с интервалом. Двенадцать секунд. Потом вперёд перебежками — чётные и нечётные. Помощники командиров следят за счётом и порядком.

Он посмотрел на меня.

— Если всё сделаете правильно, в чём я сильно сомневаюсь, фланги сомкнутся как раз перед сигналом отбоя, а там уже и домой. Вопросы?

Вопросов не было. Впрочем, их не было никогда. Он продолжил:

— Ещё одно. Это всего лишь рейд, а не настоящий бой. Это демонстрация нашей огневой мощи, мы должны их пугнуть. Наша задача — дать врагу понять, что мы можем легко уничтожить их город, но пока не хотим разрушать его.

Пусть знают, что они не находятся в безопасности, даже если мы и не применяем тотальной бомбардировки. Пленных не брать. Убивать только по необходимости. Но вся занятая нами площадь должна быть вычищена. Я не хочу, чтобы какой-нибудь бродяга из вашего отряда притащил на корабль взрывающее устройство. Всем понятно?

Он взглянул на часы.

— У «Сорвиголов Расжака» высокая марка, и её нужно держать. Лейтенант просил передать, что будет следить за вами… и надеется, вы сумеете прославить свои имена!

Джелли бросил взгляд на сержанта Миглаччио, командира первого отделения:

— Пять минут для падре.

Парни один за другим выходили из строя и становились на колени перед сержантом Миглаччио. Совершенно неважно, кто ты был, во что верил — в Аллаха, Христа, Иегову или какую-нибудь ересь, ты мог встать перед падре на колени, он обращал своё сердце к каждому, кто хотел с ним поговорить перед десантом. Я слышал, что где-то есть священники, которые не идут в бой вместе со всеми, и не мог понять, как такие священники могут работать в войсках. Как может священник благословлять кого-нибудь на то, чего он сам не хочет и не может делать? Так или иначе, в десанте выбрасывался каждый и воевал тоже каждый — вплоть до капеллана и повара. Когда мы начали спускаться по широкому коридору, никто из «сорвиголов» не остался в отсеке — кроме Дженкинса, конечно, но это не его вина.

К падре я с другими не подошёл: боялся, что кто-нибудь заметит, как меня трясёт. В конце концов, он вполне мог благословить меня и на расстоянии. Но вдруг он сам подошёл ко мне, когда последний из преклонивших колени встал, и прижал свой шлем к моему.

— Джонни, — произнёс он тихо, — ты первый раз участвуешь в выброске как сержант.

— Да, — сказал я, хотя на самом деле я был таким же сержантом, как Джелли офицером.

— Я только вот что хочу сказать, Джонни. Не пытайся сразу стать генералом. Ты знаешь свою работу. Исполни её. Только исполни. Не старайся получить медаль.

— О, спасибо, падре. Всё будет нормально.

Он проговорил что-то ласковое на языке, которого я не знал, потрепал меня по плечу и заторопился к своему отделению.

— Тэнн, заткнись! — скомандовал Джелли, и мы все подтянулись.

— Отряд!

— Отделение! — эхом ответили Миглаччио и Джонсон.

— По отделениям — приготовиться к выбросу!

— Отделение! По капсулам! Исполняй!

— Группы! — мне пришлось подождать, пока четвёртая и пятая группы рассядутся по капсулам, а уже затем пройти по отсеку отстрела капсул к своей. Я устраивался в капсуле и думал: интересно, тех древних, которые залезли в троянского коня, тоже трясло? Или это только я один такой? Джелли проверил герметичность каждого и собственноручно закупорил меня. Закрывая колпак, он нагнулся ко мне и сказал:

— Не теряй головы, Джонни. Считай, что ты на учениях.

Он закрыл капсулу, и я остался один. «На учениях»! Меня затрясло ещё сильнее. В наушниках раздался голос Джелли:

— Контакт! «Сорвиголовы Расжака»… готовы к выбросу!

— Семнадцать секунд, лейтенант! — отозвалось бодрое контральто капитана корабля. Меня резануло, что она назвала Джелли лейтенантом.

Конечно, лейтенанта нет в живых, а Джелли, вполне возможно, займёт его место… Но мы всё ещё оставались «Сорвиголовами Расжака».

— Счастливо, ребята! — сказала она.

— Спасибо, капитан.

— Пристёгивайтесь. Пять секунд.

Я был плотно пристёгнут к креслу — лоб, живот, голени, — но дрожал пуще прежнего.

Когда отделяешься от корабля, становится легче. Сначала сидишь в кромешной темноте, замотанный, как мумия, так что едва дышишь — для того, чтобы снять последствия ускорения. Сидишь и знаешь только то, что в капсуле вокруг тебя азот и шлем снимать нельзя (хотя и при всём желании ты не смог бы этого сделать). Знаешь, что отсек отстрела забит такими же капсулами, и если по кораблю вдарят, то тебе останется только молиться и спокойно помирать. Не в силах двинуться с места, будешь бесконечно дожидаться в темноте смерти и думать, что все про тебя забыли… Будешь вертеться на орбите в развороченной скорлупе корабля, мёртвой скорлупе, и наконец получишь своё, не в силах двинуться, чувствуя только, как удушье сдавливает горло. Или корабль сойдёт с орбиты, и ты получишь своё внизу, если не сгоришь на пути к планете.