Кланы пустоши - Левицкий Андрей

— Но зачем мне Мику с собой брать? — Туран спрыгнул с подножки.

Еще пять минут назад он не хотел никуда ехать, но узнав, что ему доверят «Панч», обрадовался. Вот только присутствие беспокойного брата могло все испортить.

— Сыпь у него, — сказал Борис, помедлив. — Сыпь на шее.

— Ну и что? У него всегда где-нибудь сыпь, а потом проходит.

— Мать волнуется. А ей нельзя волноваться.

Фермер стоял в воротах, озаренный тусклым утренним светом, — темный силуэт на сером фоне. Среднего роста, крепко сбитый, в старых брюкахгалифе и свитере. Голова не покрыта. На поясе висел пистолет, закатанные рукава обнажали сильные волосатые руки. Турана всегда удивляло, что волосы на голове отца седые, сквозь них просвечивает загорелая лысина, а на руках поросль густая и черная.

— Пять минут у тебя на то, чтобы поднять Мику и прийти к матери. Время пошло!

Определенно, это было утро сюрпризов.

— А к матери зачем? — вконец удивился Туран. — Мы же к ужину вернемся, а то и раньше.

И вновь пауза — отец молчал, хотя вопрос был совсем простой.

— Она теперь редко вас видит. Попросила, чтоб зашли. Тебе сложно? Почему я должен тебя уговаривать?

Нет, Турану было не сложно. Хотя в последнее время вид матери и ее разговоры производили гнетущее впечатление. Он, конечно, жалел ее и в то же время старался видеться как можно реже, из-за чего его слегка мучила совесть.

— Всё, давай! — Отец шагнул за ворота, но потом, словно устыдившись своей суровости, остановился. Поглядел на сына и, когда тот выходил из гаража, легко хлопнул по плечу.

Туран ни разу не видел, чтобы Борис Джай-Кан смущался, он не привык к отцовским проявлениям чувств, даже таким сдержанным, — и неуверенно улыбнулся в ответ. А фермер уже спешил к сараю, откуда двое молодых батраков выводили низкорослую бесхвостую лошадь.

* * *

Мика, прыгая на одной ноге и натягивая на вторую башмак, едва не улизнул через заднюю дверь.

— Стой! — Туран ухватил его за соломенные вихры на темени. — Никуда ты не пойдешь.

— Чего это?! — заголосил младший брат. — Пусти! Мне надо!

— Отец сказал, едем к Железной горе.

— Не хочу к горе! — Мика попытался вырваться. — Там старики эти!

Мальчишка не любил Знахарку и ее брата, которого все называли Стариком. Они вечно пичкали его полезной, но невкусной кашей из карликовой кукурузы, а старуха еще заставляла открывать рот и высовывать язык, который долго рассматривала. Потом она щупала ему бока и мяла живот сухими сильными пальцами.

— Правильно, к старикам и едем, — кивнул Туран.

— Зачем? Не поеду!

Мика смешной, конопатый, лопоухий. Когда сердится, щеки у него краснеют, а между бровей пролегают две морщинки, одна короткая, другая длиннее. Он дернулся, но Туран крепко держал его за волосы — у Мики аж слезы выступили от возмущения.

— Батя сказал, Знахарка микстуру новую сделала, которая матери может помочь. Надо Знахарке отвезти продуктов и забрать лекарство. Прямо сейчас выезжаем. Ты что, не хочешь, чтоб мать выздоровела?

— Ты сдурел! Конечно, хочу! — оскорбился Мика. — Я только ехать не хочу! Я вчера силки…

— На «Панче», — перебил Туран.

— Я… Ого! — Мика замолчал, от удивления открыв рот. Потом мотнул вихрастой головой и добавил огорченно: — Не, все равно не могу, дела у меня… Да отпусти ты!

Но Туран не отпустил, зато отвесил Мике подзатыльник, чтобы не вырывался. Наклонив голову брата влево, вправо, потом вперед и назад, внимательно осмотрел кожу. И правда — сыпь между ключицами и немножко за ухом. Но из-за такой ерунды ехать к Знахарке?..

— Батя сказал — обязательно едем вдвоем. И к матери перед дорогой велел зайти.

Мика что-то еще возмущенно бубнил, но Турану было не до него. Прикрыв заднюю дверь, он потащил брата по темным коридорам. Оба они не любили ходить в дальнее крыло дома, в комнату, устланную толстыми коврами, приглушающими звуки шагов. На полу здесь стояла большая старинная ваза, треснувшая, с облетевшей позолотой, над кроватью висели древние картины в резных рамах. А на самой кровати под лоскутным одеялом лежала мать. В комнате всегда было закрыто окно и всегда горела свеча в блюдце на табурете.

Мама казалась старухой, хотя была намного младше отца. Она почти выжила из ума, лихорадка изуродовала ее лицо и иссушила мозг.

Верткий Мика, который обычно и минуты не мог усидеть на месте, жался к Турану. Братья встали у изножья кровати, непроизвольно стараясь держаться подальше от матери. Та громко дышала, темные волосы разметались по подушке. Лицо покрывали глубокие морщины, будто трещины в земле. Лихорадка так и называлась — земляной. Из-за болезни кожа пересыхала и лопалась. Больной постоянно не хватало влаги, она много пила, но нарушенный обмен веществ — мудреное выражение, услышанное Тураном от паломника-лекаря из киевского Храма, — неотвратимо сводил ее в могилу.