Последний Завет - Егоров Андрей

— Я — могила, — кивнул Франц.

— Не накаркай, лучше уж говори, что ты глухонемой.

— Я глухонемой, — послушно откликнулся Госпитальер и сделал жест, как будто зашивает себе рот. — Я — глухонемая могила!

— Очень смешно, — проворчал Герман.

За мостом, у старой, местами покосившейся и рухнувшей ограды того, что на довоенных картах района Нидеррад называлось Лесным стадионом, царила мертвая тишина. Это затишье могло обмануть кого угодно, но только не Германа. На самом деле лесной массив был полон жизни, правда, почти всех хищников охотникам клана удалось вывести. Хотя сил на это было положено немало и крови пролилось достаточно. В прошлом году завалили последнего плотоядного кабара — коричнево-черную зверюгу, бегавшую на шести крупных многосуставчатых ногах.

Герман вспомнил, как кабар ломился через лес, бороздя длинными клыками землю, вверх летели куски сухого дерна, зверь яростно ревел, и желтая слюна разлеталась от его сморщенной злобной морды. Тогда кабар задрал одного из охотников, а Старшему охотнику клана — Ворону разорвал ногу. С тех пор Ворон немного прихрамывал.

Теперь шкура кабара украшала дом Старого Кра, а в Парке жили в большом количестве крупные зайцы, грызуны, мясо которых не слишком горчило, и птицы — целые стаи бело-голубых уток рано утром взмывали над деревьями и кружились в синем небе, оглашая окрестности протяжным кряканьем. Встречалась и более крупная дичь, такая как олени-ковора, в брачный период проявлявшая излишнюю активность, а иногда даже агрессивность.

Хотя мимо Парка можно было бродить без опасений, что тебя проглотит кто-нибудь большой и не в меру зубастый, все же следовало вести себя очень осмотрительно и, по возможности, не делать резких движений. Крысокот, конечно, предупредит в случае опасности, но осторожность еще никому не вредила.

За мостом, охраняя проход на территорию Ветродувов, постоянно дежурило несколько членов клана. Незваных гостей ждал резкий окрик и предложение пойти прогуляться где-нибудь в другом месте. Грубых — арбалетный болт в ногу. Настырных, бестолковых, агрессивных, непонятливых, чрезмерно веселых, слишком угрюмых и всех прочих — пуля в голову и полет в реку — рыбам на корм. Поэтому Герман за мостом сбавил шаг и шел к поселению Ветродувов медленно, чтобы охрана моста могла его хорошо рассмотреть. Охотников с плохим зрением в охранение, впрочем, не ставили.

Франц же, вызывая у Германа все большее раздражение, тараторил без умолку: рассуждал о жадности Ветродувов, о талантах Багажников, вспоминал о коварстве нехороших Мегаников и строил предположения о том, куда они всадят порцию А-излучения в следующий раз.

— Помолчи, глухонемая могила, — попросил Герман.

— Все, молчу, молчу. — Франц снова сделал жест, будто зашивает себе рот.

Герман подумал, что неплохо бы воплотить жест Франца в реальность. Вот тогда можно было бы насладиться тишиной и спокойно обмозговать складывающуюся в Городе странную ситуацию.

Они добрались до первого звена ограды. Охотник положил руку на плечо Франца, показывая, что здесь необходимо остановиться. Приложив ладони к губам, Герман дунул. Звук вышел странным, словно кричала утка, решившая вдруг, что она в одночасье сделалась кабаром. Из Парка донесся ответный сигнал.

— Кто это? — спросил Франц.

— Те, кто, не услышав условный сигнал, сначала всадят тебе в живот арбалетный болт, а потом уже станут разбираться, кто ты такой.

— Понял! — кивнул Франц и последовал за Германом по парковой дорожке, стараясь держаться к нему поближе.

Они прошли несколько десятков шагов. Заросли возле дуба вдруг пришли в движение, и то, что Франц вначале принял за раскидистый куст, стало во весь рост. Одеяние человека было зеленым, всюду в специальных петличках торчали ветки, вооружение его составлял также выкрашенный в зеленый цвет арбалет, да еще нож, рукоятка которого торчала из-за голенища высокого сапога. Второй охотник легко спрыгнул с нижних ветвей дуба, росшего на противоположной стороне парковой дорожки, положил на локтевой изгиб ружье и дружелюбно улыбнулся.

Герман отлично знал этих охотников. Длинный, жилистый Ганс с побитым оспой лицом и раздувшимся из-за нароста огромным ухом и пухлый Фридрих, для которого стоять на часах, обратившись в куст, было настоящим мучением. Однажды Герману довелось заступить с Фридрихом на дежурство и до самого утра пришлось слушать его нытье: «Перекусить бы сейчас! Рыбки бы свеженькой или мясца какого-нибудь?»