Выход силой - Ерпылев Андрей Юрьевич

Он жив, — поднял лицо к нависшему над ним каменной глыбой Балагурову медик. — Жив, хотя и без сознания. Обширный инсульт, надо полагать, — все симптомы налицо. Сколько протянет — не берусь сказать, но жив.

— Так это не от удара этого? — кивнул полковник на покачивающегося рядом Князева, готового упасть от любого дуновения ветра.

— В последнюю очередь. Скорее всего — скачок давления от перенапряжения. Я бы предложил…

— Тогда продолжаем! — Балагур распрямился, сорвал и отбросил камуфляжную куртку. — Президент жив, а значит, претендент не победил! Бой продолжается!

— Но правила… — сунулся к нему Калатозов и отлетел от молодецкого удара в грудь.

— К черту правила! Бой не закончен! — Двумя руками полковник рванул тельняшку, открыв всем взглядам густо поросшую седым волосом мускулистую грудь с солдатским медальонами на цепочке. — Защищайся, Князев!

Игорь с тоской глядел на нового противника, даже не делая попытки поднять руки. Он действительно проиграл: полный сил Балагур сейчас просто сметет его, раздавит как насекомое. Но уже готовый умереть, старшина не опускал глаз, будто стараясь прочесть в лице противника что-либо еще кроме животной ярости.

А зал бесновался…

Просвета не осталось, и винтовка тяжело ударила в плечо стрелка…

Фонтан горячей крови, брызнувшей в лицо, едва не сбил Игоря с ног — его сейчас могла бы свалить даже пушинка.

Обезглавленное тело Балагурова еще стояло на подгибающихся ногах какое-то мгновение, а потом, в мертвой тишине, повисшей над ристалищем, тяжело рухнуло, заставив вздрогнуть весь помост до основания.

Сорвавшаяся с шеи цепочка, звякнув, подлетела к самым ногами Игоря, словно и мертвым Балагур пытался достать своего врага. Темный ручей тоже не достиг его ступни, бессильно уйдя в попавшуюся по дороге щель.

Помост, предназначавшийся для коронации, стал эшафотом.

И тогда в уши ввинтился истошный женский визг…

Не веря себе, Федотов переводил взгляд с винтовки, только что свершившей запоздалое правосудие, на ринг и обратно.

«Я это сделал? — ошеломленно спрашивал он сам себя. — Зачем? Я же должен был убить другого!..»

Онемевшие пальцы задергали затвор, высвобождая стреляную, остро пахнущую заморским порохом гильзу, второй патрон скользнул на свое место, прицел снова нашел цель…

И боек впустую звонко щелкнул по капсюлю…

Осечка.

Не зря неведомый киллер таскал с собой два патрона — за столько лет даже самые надежные вещи могут подвести.

Чуть не плача, Федотов снова и снова доставал и вставлял на место проклятый патрон, щелкал и щелкал курком, пока вдруг отчетливо понял, что все произошедшее только что — не случайность. Это — рок. И потому ему больше нечего здесь делать.

Профессор Князев кивнул ему и улыбнулся.

Тело Балагурова и все еще не пришедшего в себя Батю уже давно унесли, а Игорь все еще стоял перед волнующейся толпой, слившейся для него в одно огромное неразличимое пятно, и не знал, что делать дальше.

Он победил. Победил честно, что бы там ни говорил покойный Балагур, но что делать с этой победой, он не представлял.

Да, отец отомщен. Да, преступники наказаны.

Но дальше? Что делать? Что сказать? Куда идти?

Антошка, наверное, мог бы подсказать что-нибудь, но он далеко. Вместе с Ингой и его сыном.

А что делать ему, победителю?

Сквозь толпу протолкался Влад Байкальцев и крикнул, запрокинув лицо:

— Ты победил, Игорь! Скажи нам что-нибудь!

Он долго молчал и начал едва слышно поначалу, но с каждым словом его голос крепчал, а шум стихал, позволяя его словам подниматься над толпой к низкому своду:

— Я не могу многого пообещать вам, люди. Не ждите от меня обещаний и сладких посулов. Я не обещаю вам рая на земле, первомайцы…

И после паузы замершие в ожидании люди услышали:

— Я просто пришел рассказать вам правду.

Выбравшись на поверхность по известному только избранным ходу, майор машинально прикрыл глаза рукой. Вокруг него лежали залитые ярким солнечным светом руины давно оставленного жителями города. Федотов последний раз заглянул в темный зев туннеля и ощерился в презрительной улыбке.

— Да пропадите вы пропадом, — сказал он, обращаясь к невидимым первомайцам. — Повесили себе на шею молокососа, и радуетесь! Даст он вам еще хлебнуть лиха, этот Князев! Умоетесь еще горючими слезами…

За себя он был спокоен: дорога вперед лежала по пустынным, хорошо известным ему кварталам. Тварей, предпочитавших держаться ближе к джунглям, здесь было немного. Невидимое за плотными тучами солнце явно клонилось к западу, но до сумерек он рассчитывал добраться до безопасного убежища и переночевать, чтобы в следующий бросок, поутру, достичь окраин Черкизона.

Именно с этим подземным Вавилоном он и связывал теперь свое будущее: денег и прочего ценного барахлишка, скопленного за четверть века, легко должно ему хватить до старости — компактный, но увесистый сидор приятно оттягивал плечо. А нет, так руки не отвалились пока, всегда найдется ему, опытному оружейнику, применение.

Насвистывая сквозь зубы веселый мотивчик, он тронулся в путь, не подозревая, что из темноты оконного проема за ним пристально следят чьи-то глаза. Нечеловеческие.

Твари в большинстве своем слишком примитивны, чтобы ценить, подобно людям, желтый металл и раскрашенную бумагу. Поэтому распоротый сбоку вещмешок так и остался лежать посреди мостовой в луже медленно густеющей крови. Посверкивали на солнце выпавшие из мешка золотые монеты и драгоценные камни.

Далеко-далеко от этого места, глубоко под землей, малыш сладко засыпал в своей колыбели, досыта наигравшись своими настоящими игрушками.

А впереди был новый, наполненный играми и открытиями день…