Золотой Демон - Бушков Александр

Когда утихла коловерть, посреди обнажившегося поля возвышался медведь — размерами с тот самый двухэтажный дом, казавшийся искусно вылепленным из снега подобием натурального Топтыгина, разве что небывалой величины. Фигура выглядела плотной, даже твердой, как хорошо скатанный снежок. И она ожила!

Снежный зверь шагнул вперед, поводя лобастой башкой, словно бы принюхиваясь, до ужаса напоминая обычного таежного хозяина. Он двигался прямиком к перегородившим дорогу деревенским. Толпа дрогнула, слышны были испуганные крики, кое-кто подался назад, отступил на несколько шагов — но в целом, выражаясь военными терминами, шеренга сохранила строй, никто не бросился прочь.

Поручик перевел взгляд на местного знаткого — тот, отступив на шаг, неотрывно смотрел на приближавшееся снежное чудище, поднял перед собой сжатые кулаки, что-то бормотал…

Раздались выстрелы. Прекрасно видно было, как пули и россыпь картечи звучно шлепают в голову, в грудь, в бока надвигавшегося медведя, оставляют глубокие, мелкие дыры в слежавшемся снеге — без особого ущерба для монстра. В самом деле, попробуйте убить из огнестрельного оружия снег…

Видно было, как стрелки торопливо перезаряжают ружья. Медведь надвигался на них, нависая, мотая башкой, нечувствительный к многочисленным попаданиям, ненастоящий, но жуткий…

Высоко в небе кружил гигантский золотистый нетопырь, как-то даже лениво, со своеобразной грацией помахивая крыльями.

Толпа подалась назад на несколько шагов, продолжая осыпать снежного монстра пулями и картечью. Медведь вдруг замедлил шаг, лапы шевелились гораздо более вяло, по его бокам, по спине, по морде словно рябь прошла, там и сям взвились крохотные снежные вихорьки, рассыпаясь, стекая вниз струйками. Медведь словно бы начинал истаивать — медленно, но неуклонно. Он остановился, осел на задние лапы, почти скрывшиеся под стекающими со спины снежными потоками…

— Силен детинушка… — прошептал Самолетов завороженно, восхищенно. — Силё-он…

Вот уже на месте медведя возник слабо шевелящийся снежный ком, оседавший так, словно его подогревало изнутри невидимое пламя… Редко стукали одиночные выстрелы, а там и вовсе умолкли, пронские победно орали махая ружьями…

Словно невидимый взрыв шарахнул у ног колдуна, поднял в воздух, закрутил, швырнул. Мелькнула растрепанная борода, побледневшее лицо со струящейся из ноздрей темной кровью… Ноги в черных подшитых валенках оторвались от земли, старик пролетел спиной вперед немаленькое расстояние, грянулся спиной о стену ближайшей избы — вроде бы даже послышался отвратительный хруст, глухой деревянный стук, — сполз по ней и скомканной тряпичной куклой замер на засыпанной спетом завалинке.

— Наш-то посильнее будет… — выдохнул Самолетов.

На месте медведя осталась лишь снежная груда величиной с приличный стог. И вдруг… Преграждавшая Дорогу толпа рассыпалась на кучки и группочки, ружья взлетели прикладами вверх — и, будто напрочь забыв о необходимости оборонять деревню, пронские сошлись в яростной схватке, ожесточенно колотя друг друга прикладами, стволами, кулаками… Хриплые крики, брызнула кровь, один за другим оседали в снег люди с пробитыми головами, иные на четвереньках ползли прочь, а их продолжали колошматить с небывалой яростью и зверством…

Поручик не однажды слышал об искусниках, умевших отводить глаза немалому числу народа враз, а то и заставлять передраться именно так, как это сейчас происходило. Но своими глазами видел впервые. Послышались испуганные крики, плач, детский визг — зрители бросились врассыпную. Причем, сразу видно, не по своим домам разбегались, а попросту спешили побыстрее унести ноги.

Вскоре за ними последовали и дравшиеся. Как-то незаметно ожесточенная схватка утихла — словно на лампу дунули, — пронские кинулись в деревню, многие прихрамывали, охали, держались за головы, за бока, кто-то прыгал на одной ноге, кто-то уползал на карачках с невероятным проворством…

Опустевшее поле битвы было усыпано целыми и разломавшимися от ударов ружьями, шапками, рукавицами, валенками, испятнано многочисленными потеками крови. Не менее дюжины человек на нем и остались, будучи не в состоянии покинуть место схватки на своих ногах. Иные лежали неподвижно, иные жутко вскрикивали, корчились, катались по изрытому снегу. Следовало бы им посочувствовать, но поручик особенной жалости не ощущал, не видел ее и на лицах спутников: жизнь сплошь и рядом вынуждает человека стать эгоистичным. В конце концов, не они это все затеяли, они лишь честью просили тепла, лошадей, провизии и не Христа ради, а за деньги… Эгоизм пошел на эгоизм, нет тут ни правых, ни виноватых…