Экспансия - Денисов Вадим

Сам бургомистр стоял в центре, он и произнес первое ответное приветствие, кратко посетовав, что берлинцы не могут встретить русских так, как положено добропорядочным бюргерам: обстоятельства не позволяют, трудности быта. Трудности мы заметили еще при встрече звена охотников, да и в пути успели кое-что услышать.

Ну а так как я, оглядываясь по сторонам, откровенно упустил момент, то вперед вылез Гоблин и прекраснодушно заявил, по-лобовому, без всякого, мать его, политеса:

— Камрады, да на фига ж так мучить людей? Присоединяйтесь к нам, вместе будем преодолевать, союзно! К нам в анклав уже и белорусы влились, и словенцы, словаки, сербы, чехи есть. И даже французский венгр имеется! — гордо финишировал Сомов, подняв палец вверх так, будто в Замке Россия поселился сам Саркози.

Я ему тут же легонько, но чтоб спазмик-то пробил, вмазал по правой почке, чтобы это безобразие прекратить. Вот паразит! Кто тебя просит тут полномочным диппредставителем выступать, да с такими резкими движухами? Напугать людей хочешь? Ну падла, я тебе дам наедине… Ну и что, что мы тысячу раз обсуждали, как хорош был бы русско-немецкий союз и какого толстого анкерного болта можно такой бригадой ввинтить в самый пуп этой планеты? Ты кто таков, чтоб такие предложения кидать?

Бургомистр пристально посмотрел на этого урода и спокойно спросил:

— Это официальное предложение вашего руководства?

Гоблин косяк прорубил и тут же заерзал:

— Ну это я…

Но добазарить до окончательно глупого Коломийцев ему не дал. Он буквально сдернул его со сцены и на прекрасном немецком заявил:

— Наш друг в эмоциях и по-человечески полон желания помочь. Сейчас, как мы понимаем, не до политики, надо решать самые насущные проблемы. И мы готовы содействовать вам.

На большом «сотниковском» столе еда двух видов: наша и местная. Вот такой русско-немецкий стол. Вернее, его жалкие остатки: тут у Штаба завтрак был, корпоративный. Пока мы рассказывали немцам об этом мире и способах жизни в нем — они мало что знали, — почти все и умяли.

Немцы выставили жареное мясо косули, копченую рыбку, какие-то соленые травки и морс. Косуля с вертела: как мы прибыли, так ее и насадили. Жаренье на вертеле — целая наука: чтобы тушу пропечь, но не спалить, опыт требуется, терпение и многие часы контроля. Мясо рублено крупными кусками. Так и хочется в духе антуража грызть и бросать разбитые обухом крепкого ножа кости на пол, радуя господских охотничьих псов. Но собак у немцев нет и кошек нет. И птиц нет — ни курочек, ни гусочек. Ни «бе-бе», ни «му-му».

Однако они сразу и с чистой душой предложили нам зарезать и зажарить молодого поросенка. От такого предложения мы с Мишкой чуть сознание не потеряли! У них есть свиньи! Давай расспрашивать, что да как, — точно, три свиньи и восемь поросят.

Как их можно есть! Может, это последние свиньи на Земле-5.

С нашей стороны — картоха, сгущенка, колеса «Пражской» колбасы, квашеная капуста, хлеб, чай, сахар и кофе. И красненький блок гордеевской «Примы». В итоге из шести берлинцев не курят лишь двое — остальные периодически дымят у бойниц, выходящих на реку, с непередаваемым кайфом. Оказывается, немцы все еще курят!

Вот молодцы они… Увидели наши запасы провианта — и никакой алчности во взглядах, достойно держатся, это дорогого стоит. Но я, заметив блеск в усталых женских глазах, сказал: «Извините-ка, мужики…» — и сразу подвинул сгущенку им. Еще три банки ушли к оставшимся в Берлине детям.

Встретили нас… Не знаю, как вам и сказать, ребята.

Нет, не как братьев, это слишком банально и слишком неполно. Знаете, как будто к матушке в гости приехал, в маленькую деревню, где ты вырос и где, по-чудачески, не был года три, исправно находя оправдания. Вот вся деревня и бегает теперь из дома в дом, радуется, вкусненькое несет. Вот уж действительно как к родным. Такое всегда чувствуешь, этой ауры искусственно не сотворишь.

В зал постоянно входят мальчишки-посыльные, но тяжелые дубовые двери ни разу не грохотнули, а все распоряжения бургомистр отдает не свистящим громким шепотом с матами и переспросами, а в письменном виде, отрывая листочек за листочком из маленькой записной книжки. Только глядя на эту щедрость и понимая, каков дефицит бумаги в этом мире, можно понять всю экстраординарность визита русского флота на Шпрее.

— Мужики, вы поймите нас правильно, многого не дадим, — не стесняясь, завел отчасти гниловатый базар Гоблин, никто таких минут не любит. — Что можем, отсыпаем без жабы и затирок с Главным, потом ответ держать будем как сумеем, «огнестрел» в этом мире посчитан и легко не дается.