Ник. Беглец - Ясинский Анджей

Эх, зачем прошлое ворошить? Думать надо, как дальше быть. Несмотря на гладкое течение жизни, старик готовился ко дню, когда чародея не станет. Дома есть кое-какой запас. Хватит на пару-тройку лет. А потом? А потом амулет, — Толлеус погладил себя по груди, — встанет. Маны нужно много — столько не заработать честным трудом искусника. Остается махровый криминал, а не безобидное мошенничество. И это не хорошо.

Большого желания ехать в комендатуру (а именно туда толстяк и направлялся) не было. Допросят, конечно, проверят. В этом ничего страшного нет: работало все исправно, упрекнуть Толлеуса не в чем. Потом, в лучшем случае предложат какую-нибудь должность на рудниках — присматривать за системой безопасности. Далеко и маны нет. Или официально расторгнут контракт. Но пока он должностное лицо, и встреча назначена — явиться нужно.

Плохо, что комендатура стоит рядом с храмом. А это значит, опять зазывать будут. Лицо Толлеуса брезгливо скривилось. И ведь знают, куда бить! Давить будут в самое больное. И никуда от них не денешься! — Старик тяжело вздохнул, готовясь к неизбежному.

И действительно: лишь только коляска, скрипнув на повороте, нацелилась на храм, в затылке заныло. Толстяк, сжав зубы, стал сопротивляться неделикатному вторжению. Боль нарастала, и конечно старик сдался. В голову полезли образы, заслоняя городской пейзаж.

Вот Толлеус, молодой и здоровый, уверенно попирает ногами землю. Вот дочь с румяным малышом на руках, который машет пухлыми ручками и счастливо гулит. Вот личная оборудованная мастерская с помощниками. И, конечно, слава, признание, богатство… Надо только войти в храм и принять эту прекрасную белоснежную мантию. И тогда бог позаботится о своем новом жреце…

Видение сошло на нет, и Толлеус затряс головой, прогоняя остатки морока. В уголке глаза заискрилась слезинка. Заманчиво, ох как заманчиво! Потому-то и называется Искушение. Вот только вранье все, от первого до последнего образа. Хотя многие ведутся, особенно молодые. Но тем старики и отличаются от юнцов, что опыт нажили. Как, скажите на милость, бог вернет умершую жену, которая-таки пошла служить богу, моля о дочери? И где обещанная дочь?

Старик с завистью покосился на возницу — кому-то боги не досаждают своими видениями. Не каждый человек богоизбран: жрецов мало. И почему именно он оказался среди "счастливчиков" для сомнительной миссии нести слово божье, старый искусник не знал и знать не хотел. Избавиться бы от назойливых видений. Только как объяснить богам, что ему с ними не по пути? Потому что эти могущественные существа себе на уме — не помогут даже в том, что могли бы сделать — в этом старик был уверен. Всю свою долгую жизнь он боролся за каждый день и понял одну вещь: никто никому ничего не делает бескорыстно. Таков закон природы. Поэтому все, чего он достиг — это только его заслуги.

Экипаж, наконец, миновал здание храма и, подрагивая на крупных булыжниках, покатился дальше. До комендатуры оставалось совсем чуть-чуть, но до грозы попасть внутрь Толлеус не успел: налетел шквал, заставив лошадь испуганно заржать. Толстяк вздохнул и поплотнее закутался в плащ. Когда повозка, наконец, остановилась у крыльца, на землю упали первые тяжелые капли, а небо расколола исполинская молния. Старик с завистью смотрел, как какая-то молодая дама, лихо обогнав его на лестнице, скрывается внутри комендатуры, лишь кивнув стражникам в начищенных до зеркального блеска кирасах. У него так просто и быстро миновать охрану не получится.

Идентифицирующая метка в порядке, встреча назначена, посох сдал без разговоров — тут никаких проблем. Проблема была с амулетом. Как законопослушный гражданин, Толлеус распахнул перед стражниками плащ, продемонстрировав свою экипировку. Да и не утаишь ничего — слишком много мощных плетений внутри, слишком велико потребление маны — любой искусник издалека заметит.

По сути, у старика был даже не амулет, а целый жилет на металлическом каркасе, нафаршированный переключателями, лечебными и защитными плетениями, запитанными от манокристалла. Большая тяжелая конструкция — любой в ней покажется толстым. Уникальная разработка самого Толлеуса, по сути — дело всей его жизни и вся его оставшаяся жизнь. Перестанет действовать амулет — встанет сердце, откажут почки и печень. Слишком несовершенно человеческое тело. Знахари разводили руками: со временем не поспоришь. Болезнь болезнью — ее можно вылечить. Но разрушения, оставленные ею — навсегда. Рану можно заживить, но шрам все равно останется. А старость — она как болезнь, оставляющая шрамы по всему телу. Ее можно отсрочить Искусством, но поврежденные органы не заменишь.