Песчаный блюз - Левицкий Андрей

— Я тоже сочиняю!

— Ага, ты талант. Незабываемое зрелище было, когда вас в последний раз бутылками закидали, после того как вы эту балладу начали выть… А мои песни в народе любят, сам знаешь.

Сунув монеты в карман, я встал.

— Ладно, спасибо за выпивку. А ты, Пыльный, не хмурься, я ж сказал: у меня безвыходная ситуация, все деньги, какие смогу раздобыть, нужны. В следующий раз я вам новую песню привезу.

Пыльный угрюмо глядел на меня и молчал. Буйвол спал. Кукурузный Дед, неуверенно махнув рукой, спросил:

— И куда ты теперь, Музыкант?

— Схожу прогуляюсь, о делах подумаю.

* * *

Приближалась полночь, когда я вернулся в «Злого Киборга». Народу в кнайпе прибавилось, «Банда четырех» на круглой сцене исполняла мою «Песенку кибер-бандита»:

• Броня моя — кожа —
• Изъедена ржой.
• И двигатель-сердце
• Как будто чужой.
• Тянусь я к бутылке:
• Братцы, глотнем?
• Закурим, и горло
• Опалит огнем!

• Мотор ревет, судьба зовет,
• Нас в бой ведет.
• Хо-хо!
• И мы идем, врага найдем,
• Потом убьем.
• Ха-ха!

• Пески мои — море
• Пустынной земли.
• Снарядов осколки
• Секут корабли.
• Тянусь я к бутылке:
• Бутылка пуста.
• Закурим, ребята, —
• И по местам!

• Мотор ревет, судьба не ждет.
• Вперед, вперед!
• Хо-хо!
• Скорей пойдем врага найдем,
• Распнем, убьем.
• Ха-ха!

В такт песне посетители стучали о столы кружками и топали ногами, выкрикивая «хо-хо» и «ха-ха» вместе с музыкантами. Я сел за столик в углу, не снимая шляпы, попросил разносчицу принести полбутылки настойки с закуской, раскурил трубку и вперил взгляд в столешницу. Распнем, убьем, ха-ха… Выхода нет. Я сейчас ничего не могу сделать — но, с другой стороны, что может сделать Ротник и его брат?

Они попытаются забрать «Зеба». Если у меня нет выхода, то у них нет другого выхода. Не продавать же меня в рабство на нефтяную вышку… Во-первых, просто так я не дамся, во-вторых, народ не поймет. А вот забрать «Зеб» — тут братья в своем праве. В уплату за долг, раз уж у меня нет другого способа его вернуть.

Я люблю этот самоход. Дороже него у меня нет ничего на свете. Когда он ломается, я сам чувствую боль, будто от раны. Нет, «Зеб» я им не отдам. Но если Миха пошлет в гараж своих вышибал, да охрану, да ночных сторожей…

Напиться, что ли? Это тоже не выход — когда проспишься, будет только хуже.

В зал заглянул Миха, оглядел посетителей, увидел меня, прищурился, но подходить не стал — попятился и исчез в дверях. Разносчица принесла настойку, кукурузный хлеб и ломтики вяленого мяса. Я налил полстакана и выпил, не закусывая. Снова раскурил трубку. «Банда» стала исполнять новую песню — и опять мою. Меланхоличная, медленная мелодия… У меня много таких. Некоторые мои сочинения мне нравятся, некоторые нет. И те, что нравятся, кажутся разрозненными частями одной длинной песни, фрагментами блюза — песни длиною в мою жизнь. Той, к которой я никак не могу подобрать главную тему, такую, что отразила бы суть моей натуры и моей судьбы.

Спать хотелось все сильнее. Зевнув, я стащил с шеи платок, свернул и сунул в карман. Надвинул шляпу на лоб, откинувшись на стуле, прикрыл глаза. Размытые светлые пятна поползли под веками, голоса слились в гул, который окутывал меня, покачивал… Что-то заслонило свет. Я сидел неподвижно. Тень сгустилась, стала больше, отчетливее. Тихий голос произнес:

— Тебя называют Музыкант? Надо поговорить.

* * *

— А ты кто такой?

— Называй меня Богдан, — сказал он.

— Звучно, брат, звучно, — согласился я, приподнимая шляпу, чтобы получше разглядеть его. — Хорошее имя, деловое и бодрое. Если кто-то не хочет говорить настоящего имени, завсегда называется Богданом.

Я решил, что это бывший монах. Расстрига, покинувший Орден, причем давно. Передо мной стоял немолодой мужик с сединой в коротких волосах и дряблыми складками на шее. Крепкий, невысокий, с медленными движениями и тихим голосом. Одежда обычная: брезентовые штаны да куртка из грубой кожи. Еще высокие кирзовые сапоги. На груди его висел бинокль, а на ремне — нож. Я заметил следы залеченной земляной лихорадки. Мало кому удается выжить после этой болячки, скосившей две трети Минска. Богдана она наградила светло-серой зернистой коркой, затянувшей левую половину лица.