Метро 2034 - Глуховский Дмитрий Алексеевич

– Люди! – закричала Саша. – Есть лекарство! Мы нашли лекарство! Вы не умрете! Потерпите! Пожалуйста, потерпите!

Толпа сожрала ее слова, рыгнула недовольно и снова двинулась на оборонявшихся. Пулеметчик зло стегнул ее очередью, несколько человек со стонами сели наземь, другие огрызнулись автоматными очередями. Бурля, масса неудержимо подалась вперед, готовая затоптать, разорвать и осажденных, и Сашу, и Леонида.

Но что-то случилось.

Сначала вкрадчиво, потом все уверенней, мощнее, подала голос флейта. Не могло бы быть ничего более глупого, ничего менее уместного в этом положении. Оборонявшиеся наградили музыканта очумелыми взглядами, толпа взрыкнула, загоготала, снова нажала… Леониду было все равно. Он играл, наверное, не для них, а для себя – ту самую удивительную мелодию, которая очаровала Сашу, ту самую, которая каждый раз воронкой стягивала к себе десятки слушателей.

Может быть, именно от того, что нельзя было придумать худшего способа сдержать бунт, усмирить зараженных, именно из-за трогательного идиотизма того, кто решил так поступить, а не из-за волшебства флейты, толпа чуть ослабила натиск. А может быть, музыканту удалось-таки напомнить тем, кто его окружал, готовясь перемолоть… Напомнить о чем-то…

Выстрелы смолкли, и Леонид, не отпуская флейту, выступил вперед… Как будто перед ним была обыкновенная публика, которая вот-вот зааплодирует и осыплет его патронами.

На долю секунды девушке показалось, что среди слушавших она видит своего отца – умиротворенного, улыбающегося. Вот где он ее ждал…

Саша вспомнила: Леонид говорил ей, что эта мелодия умеет утолять боль.

В железной утробе гермоворот заурчало – внезапно, преждевременно.

Десант опережал время? Значит, ситуация на Тульской была не такой уж сложной! Может быть, захватчики давно покинули станцию, оставив затворы запертыми?

Группа рассредоточилась, бойцы укрылись за выступами тюбингов, и только четверо остались подле Дениса Михайловича – у самых ворот, держа оружие наготове.

Вот и все. Сейчас створка медленно поедет в сторону, а через пару минут сорок тяжеловооруженных севастопольских штурмовиков ворвутся на Тульскую. Любое сопротивление будет подавлено, и станция будет взята в мгновение ока.

Это оказалось куда проще, чем думал полковник.

Приказа надеть противогазы Денис Михайлович отдать не успел.

Колонна перетекла, стала толще – теперь в ряд стояли шесть человек, занимая в ширину весь туннель. Первая шеренга ощетинилась стволами огнеметов, вторая взяла на изготовку винторезы. Черной лавой они поползли вперед – неторопливо, уверенно.

Гомер, выглядывавший из-за широких спин пришельцев, увидел в белых прожекторных лучах всю сцену разом: и кучку солдат, державших оборону, и две худых фигурки – Сашу и Леонида, – и окружающий их сонм кошмарных созданий. И все в старике оборвалось.

Леонид играл. Чудесно, невероятно, вдохновенно, как никогда раньше. И орда уродливых существ слушала его жадно, и залегшие солдаты привставали, чтобы лучше видеть музыканта. А его мелодия прозрачной стеной разделяла враждующих, не позволяя им обрушиться друг на друга в последней гибельной схватке.

– Готовность! – вдруг сказал один из десятков черных людей; который?!

Вся первая шеренга разом опустилась на одно колено, вторая вскинула винторезы.

– Саша! – крикнул Гомер.

Девчонка резко обернулась к нему, зажмурилась от слишком яркого света, выставила вперед ладонь и пошла наперекор хлеставшему из фонарей потоку медленно, будто против шквального ветра.

Толпа, опаленная лучами, забурчала, застонала, поджалась…

Пришельцы выжидали.

Саша вплотную подошла к их строю.

– Где ты? Мне надо с тобой поговорить, пожалуйста!

Ей никто не ответил.

– Мы нашли средство от этой болезни! Ее можно вылечить! Не нужно никого убивать! Есть лекарство!

Фаланга черных каменных статуй молчала.

– Прошу тебя! Я знаю, ты не хочешь… Ты только пытаешься спасти их… И себя…

И тут над боевым построением, словно не исходя ни от кого отдельного, раздалось глухо:

– Отойди. Я не хочу тебя убивать.

– Тебе не надо никого убивать! Есть лекарство! – отчаянно повторила Саша, идя сквозь одинаковых людей в масках, стараясь найти среди них единственного.

– Лекарства не существует.

– Радиация! Радиация помогает!

– Не верю.

– Я прошу тебя! – Саша сорвала голос в крик.

– Станция должна быть очищена.

– Неужели ты не хочешь все изменить?! Почему ты повторяешь то, что уже сделал однажды?… Тогда, с черными?! Почему не хочешь прощения?

Истуканы больше не откликались; толпа начала подступать ближе.

– Саша! – умоляюще прошептал девчонке Гомер; та не слышала.

– Ничего нельзя изменить. Не у кого просить прощения, – наконец упали слова. – Я поднял руку на… На… И наказан.

– Все внутри тебя! – Саша не отступала. – Ты можешь сам себя отпустить! Можешь доказать! Как ты не видишь, это же зеркало! Это отражение того, что ты сделал тогда, год назад! И сейчас ты можешь поступить иначе… Выслушать. Дать шанс… И сам заслужить шанс!

– Я должен уничтожить чудовище, – хрипло промолвил строй.

– Ты не сможешь! – закричала Саша. – Никто не может! Оно есть и во мне, оно спит в каждом! Это часть тела, часть души… И когда оно просыпается… Его нельзя убить, нельзя вырезать! Его можно только опять убаюкать… Усыпить…

Сквозь уродов проскользнул чумазый солдатик, протиснулся мимо замерших рядов черных, побежал к гермоворотам, к железной коробке передатчика, схватил микрофон, что-то крикнул в него… Но тут коротко чавкнул глушитель, и солдатик сник. Услышав кровь, толпа тут же ожила: вспухла, разгневанно заревела.

Музыкант, приложив к губам флейту, заиграл, но магия рассеялась; кто-то выстрелил в него, он выронил инструмент, взялся обеими руками за живот…

Раструбы огнеметов облизнулись пламенем. Фаланга обросла новыми стволами и сделала шаг вперед.

Саша бросилась к Леониду, готовая разбиться о толпу, которая уже обволокла упавшего, не желая отдавать его девушке.

– Нет, нет! – Она не могла больше сдерживаться.

Потом, одна против сотен кошмарных уродов, одна против легиона убийц, одна против всего мира, она упрямо сказала:

– Хочу чуда!

Грянул далекий гром, своды дрогнули, толпа съежилась и отступила, пришельцы тоже попятились. По земле побежали тонкие ручейки, с потолка стали падать первые капли, зажурчали все шумнее темные струи…

– Прорыв! – завопил кто-то.

Черные люди торопливо двинулись прочь со станции, отступая к гермодверям, старик побежал за ними, оглядываясь на Сашу. Та не трогалась с места. Подставив ладони и лицо хлынувшей на нее сверху воде, девчонка… смеялась.