Пробуждение - Дженкинс Тина М.

Задевая за мебель, Бобби вышла в другую комнату и сразу же вернулась с коробкой из-под туфель, битком набитой письмами.

— Это довольно необычно, — проговорил Фред, запуская обе руки в драгоценную коробку. — Я хотел сказать — теперь больше никто не пишет письма. Только старики, которым уже за сто…

— Или те, кто лишен доступа к Сети, — добавила Бобби.

— Вы, безусловно, правы, — кивнул Фред.

Письма в коробке были написаны неразборчивыми каракулями на тонкой, как паутинка, тюремной бумаге. Вытащив первое попавшееся, Фред погрузился в чтение.

Привет, сестренка!

Я сижу у себя в камере в одних шортах и майке, потому что у нас здесь здорово жарко. Как в аду. Вентиляция сломалась, а нас, конечно, никуда не пускают. Вот и приходится сидеть в этом пекле. Думаю, так недолго и ноги протянуть. В камерах окон нет, но иногда нам разрешают постоять в шахте под крошечным стеклянным окошком в самом верху и посмотреть на небо. Вчера я смотрел на небо в первый раз, и мне повезло. Я видел птицу. Представляешь, сестренка?! Это было здорово, просто здорово! У нас тут многие отдали бы все, что угодно, только бы увидеть птицу, ручей или хотя бы зеленую травинку. Знаешь, некоторые парни, которые тут уже давно, просто сходят без этого с ума. Мы часто слышим, как они кричат — особенно когда вырубается электричество и приходится сидеть в темноте. Например, на прошлой неделе тоже отключился свет, так два парня кричали всю ночь напролет. Ты даже не представляешь, как сильно на нас это действовало.

У меня тут вышла неприятность. В столовой завязалась драка, я стал помогать Джонни, но охранник сбил меня с ног и чуть в пол не втоптал. Так что я уже четвертый день сижу в карцере и все думаю и думаю об этом самом зеленом стебельке травы. Я представляю его очень хорошо — зеленый, блестящий, упругий, какой всегда бывает молодая трава весной, и думаю, что я — как эта травинка.

Я знаю, что не должен скандалить и шуметь, иначе меня скосят, как эту самую траву. Обычно мы стараемся выбирать такие развлечения, чтобы никого не сердить. Например, на прошлой неделе (всего-то на прошлой неделе, а мне кажется, это было ужасно давно!) мы устроили соревнования, у кого самый страшный шрам, и я победил! Я победил, сестренка! Наверное, за всю мою жизнь это единственное соревнование, в котором я стал первым. Я показал им шрам у себя на заднице; ну, ты помнишь, где отцовский питбуль вырвал у меня здоровенный кусок мяса? Кстати, здесь многие ребята дополняют шрамы татуировками. Я думал вытатуировать у себя на лбу змею, чтобы скрыть шрам, — ты, наверное, помнишь, тот, что под волосами, — но мне не хочется делать это здесь, потому что иглы у ребят грязные, а я, наверное, единственный из смертников, который не болен гепатитом Е.

Я знаю, сестренка, тебе не нравилось, как я живу. Наверное, я действительно наломал дров, но я все равно хочу сказать, что я тебя люблю и всегда любил. Здесь вокруг нас только Смерть, и от этого все мы переполнены ненавистью и отчаянием. Некоторые пытаются бороться, но их за это бьют. Я не борюсь, потому что видел, что может из этого выйти. И все равно я верю, что люди, которые отправили меня сюда, станут известны всей Америке, а я буду оправдан… (последнее слово зачеркнуто)…реабилитирован. Мне очень нравится слово «реабилитирован», нравится, как оно звучит. Его подсказал мне один из охранников, когда я читал ему свое письмо (мы все должны читать им наши письма вслух, хотя иногда на это уходит слишком много времени). Молись за меня, сестренка. Я невиновен, и то, что со мной случилось, попросту несправедливо!

Твой любящий брат

Дуэйн

— Вы никогда не пытались выяснить, что же на самом деле случилось той ночью в каньоне Каменистого ручья? — спросил Фред.

Косые лучи заходящего солнца упали на заплывшее жиром лицо Бобби, превратив его в недобрую маску.

— Зачем же я буду выяснять? — проговорила она неприязненно. — Ведь я уже сказала вам, что моих братьев там не было.

— О'кей, — сказал Фред и поднялся. Он видел, что Бобби намерена и дальше выгораживать братцев, и не собирался тратить на нее время.

— Можно мне ненадолго взять эти письма? — спросил он. — Я хотел бы сделать копии.

— И я их больше не увижу?

— Что вы, я непременно вам их отдам, обещаю, — заверил ее Фред и улыбнулся хорошо отрепетированной улыбкой кристально честного человека, хотя помнил множество случаев, когда он забывал вернуть интервьюируемым дорогие для них письма и документы. Нет, сказал он себе, на этот раз я точно поступлю как полагается. В конце концов, теперь я не просто безответственный собиратель новостей, а журналист, ведущий серьезное расследование.