Иди куда хочешь - Олди Генри Лайон

Карна помолчал.

— Враг моего врага — не мой враг. Равно как и ученик моего учителя — не мой ученик. Я иду искать Раму-с-Топором.

* * *

Через три с лишним десятилетия, в тяжкий час Великой Бойни, Экалавья Беспалый будет сражаться плечом к плечу с Карной-Секачом и Наставником Дроной на правом фланге войска Кауравов — и погибнет, предательски убитый Черным Баламутом.

Умрет свободным.

4

ВСТРЕЧА

…Сегодня шел восьмой день с тех пор, как Карна покинул летний военный лагерь и отправился на юг в поисках легендарного Рамы-с-Топором. Выполняя его волю, нишадец передал Первому Колесничему весть от сына — прости, папа, поцелуй мать, я обязательно вернусь! — и когда сам Экалавья оставлял Город Слона, Карна был уже далеко.

Разумеется, следовало бы снарядиться в дальнюю дорогу и самому попрощаться с родней, но сутин сын не мог представить себя в Хастинапуре. Как ни старался — не мог. С души воротило. Внутренний сута гнал упряжку по краю пропасти, поступки выходили безрассудными, но грохот колес напрочь забивал голос разума.

Да и в конце концов, что есть разум? — так, самоуверенный краснобай, годный лишь на увещевания.

Свисти, бич!

Сейчас беглец двигался через земли ядавов, вдоль южного притока багряной Ямуны, обычно бурля и пенясь, река в эти дни была на удивление тиха и прозрачна.

Карна искал подходящее место для переправы.

Он не знал, водятся ли здесь крокодилы, а рисковать не хотел.

Многоголосый женский визг ударил в уши. Как раз тогда, когда Карне показалось: за деревьями мелькнул то ли мост, то ли паром на стремнине. «Волк ребенка унес? Тигр-людоед?!» — ожгла шальная мысль, а ноги уже сами несли парня в направлении шума. И лишь когда до источника адской какофонии оставалось менее двух минут бега, Карна сообразил: женщины, подвергшиеся нападению хищника, должны кричать совсем иначе.

Зря ноги бьешь, парень!

И словно в подтверждение, визг разом смолк, а до слуха Карны донеслось тихое журчание флейты.

Перейдя на шаг и втайне досадуя на самого себя за глупую поспешность, Карна осторожно раздвинул кусты. Взору открылся обширный луг, полого спускавшийся к реке. У самой воды рос огромный кряжистый платан, и в нижней развилке дерева удобно устроился смуглый, почти совсем черный юноша, наигрывая на бамбуковой флейте нежную мелодию, очевидно, собственного сочинения.

Но отнюдь не на черном дудочнике задержался взгляд беглеца. С удивлением отметив, что все нижние ветки платана сплошь увешаны женской одеждой, будто для просушки, Карна тут же обнаружил более интересную подробность: в реке, оказываетс, засел целый табун голых девиц!

«Небось купаться пришли, а этот кобель им теперь из воды выйти не дает! — Искорки смеха заплясали в карих глазах парня. — Ну кто ж так делает, дудочник? Баб надо отлавливать поодиночке и каждой отдельно мозги сурьмить! Они ж не тебя, они друг дружку стесняются! Выйдешь голышом на берег — подруги на всю округу растрезвонят!»

Карна считал себя большим знатоком женской натуры и сейчас лишь втихаря хмыкал, наблюдая из кустов за развитием событий. Флейта пела без умолку, и в какой-то момент парню вдруг почудилось, что перед ним — площадной факир, заклинающий полную реку водяных змей. Странно: такое забавное сравнение, а у сутиного сына мигом испортилось настроение…

Тем временем девицы в реке явно замерзли. От холода ли, от музыки ли, но они наконец принялись стыдливо выбираться на берег. Девицы были по большей части очень даже ничего, но Карну смущало другое: что будет свистун делать с подобной оравой? Надорвется ведь! — тут их десятка три, не меньше!

Юноша оглядел с дерева притихший табун. И, видимо, остался не вполне доволен результатом, ибо девицы прикрывали руками и распущенными волосами наиболее интересные части тела.

— Вы тяжко согрешили, девы, — пропел черный, оторвавшись на миг от своей флейты. — Совершая омовение нагими, вы нарушили святость обряда в честь Великой Богини!

«А, так это еще и обряд был?! — Карна оценил выходку свистуна. — Святое дело!»

— Теперь, чтобы Мать простила вас, вам надлежит поднять руки кверху, возложить их себе на голову и поклониться Великой! Тогда богиня смилостивится, а я верну вам вашу одежду.

«Глумится, черномазый! И над девками, и над богиней! Еще бы заявил, что во имя Великой они все должны перед ним ноги раздвинуть! Кстати, похоже, дело к тому идет. А не проучить ли мне этого древолаза?»