Иди куда хочешь - Олди Генри Лайон

Дух оставался в покое.

Слово и Дело сливались вместе.

И Дрона видел: теперь все происходит как бы на самом деле. Пышет огонь, летят молнии, бьются с нагами-копьями железноклювые птицы, пенится земная плоть, но это лишь иллюзия, мара, которой для подлинного воплощения не хватает горячего человеческого сердца.

Дом на двух опорах был прекрасен и совершенно непригоден для жилья, что вполне устраивало Наставника Дрону. Так можно учиться здесь, так ни к чему рваться в Безначалье, а если Арджуне когда-либо придется испытать силу Астро— Видьи в настоящем бою…

Бой, в отличие от учебы или демонстрации, не оставит Дух равнодушным.

Третья опора появится сама.

И пламя станет пламенем.

До конца.

* * *

…Снежный сугроб на западной террасе каменел в неподвижности и не знал, что спустя мгновение он начнет стремительно таять.

Дрона никогда не выступал прилюдно, он никогда не хотел понравиться толпе, никогда не искал чужого восторга или славы.

Поэтому изощренный разум Брахмана-из-Ларца даже не мог себе представить, что способны сделать овации с Духом сына Громовержца.

Никто не всеведущ, даже боги.

3

АРДЖУНА

— Ом мани!

Слова намертво заученных мантр вихрем слетали с его губ и кречетами— призраками уносились вдаль, пронизывая толщу Трехмирья, туда, где вились такие же призрачные стаи невиданных стальных птиц. Но сталь оперения была бессильна спасти птиц от ловчих кречетов великого воина Арджуны, и там, далеко, за невидимым в дымке горизонтом, раз за разом вспыхивали отсветы запредельных зарниц, когда кречет настигал очередную жертву. Тотчас же очередное чудесное оружие возникало в руках витязя, и тьмы врагов в страхе бежали прочь под ливнем медных стебельков травы куша, хлещущим в их спины, шипастые шары рвались с оглушительным грохотом в гуще неприятеля, семенами гибели извергая из себя наконечники стрел, земля разверзалась под ногами беглецов, и небо разверзалось над их головами, и грозовые перуны рушились навстречу адскому пламени, кипящему в трещинах тверди, и не было спасения ни на земле, ни в воздухе, ни в воде, ни в недрах земных…

Ложь!

Ложь была единственным противником, покрытым броней неуязвимости.

Из лжи ткалась плоть ада, из лжи рождались вспышки и грохот, враги гибли лживо, и сжигающее их пламя походило на живую ярость живого огня не более, чем «живое» походит на «лживое». Труп больше напоминал одушевленного человека, нежели этот мертвый слепок — реальность. Все было правильно: правильные слова, правильные интонации, правильные движения рук, правильная смерть и правильный бой — одного не хватало этому законченному и совершенному, но искусственному апофеозу войны, созданному беловолосым витязем: ему не хватало страстной души!

Арджуна не понимал этого. Он не взялся бы облечь в слова или даже в сколько-нибудь связные мысли то, что терзало сейчас его сердце. Реальный и иллюзорный миры перемешались в сознании, до ушей юноши доносились приветственные клики толпы, гром разрывов смешивался с громом рукоплесканий: это сонмы небожителей подбадривали его, сына Громовержца, — нет, самого Крушителя Твердынь, спасавшего мироздание от полчищ даитьев, данавов, асуров, ракшасов, многоглавых нагов и других злокозненных демонов, скопом обрушившихся на Трехмирье!

Правда?!

Ложь?!

Потрясение и восторг трибун обволакивали юную душу пульсирующим коконом, грозя безумием.

Неприятельские орды осыпались наземь хлопьями серого пепла, таяли льдом на солнце под натиском Стосильного и Стогневного Индры, которым Арджуна все больше ощущал себя, но чем дальше, тем больше ощущал новоявленный Индра, что миражи остаются миражами, что его сокрушительные удары уходят в пустоту и гаснут в ней. Не за что зацепиться, не от чего оттолкнуться в лживой, иллюзорной, бесплотной реальности-маре…

Дайте правду!

Дайте точку опоры, сволочи!

Дайте — и я разнесу землю-корову в куски!

Выдохните стоголосым ртом: «Превосходно!» — и я…

Не было сейчас рядом холодного и рассудительного Наставника Дроны, чье присутствие, подобно сквозняку, всегда вовремя остужало Серебряного гордеца. Зато вокруг царило преклонение толп, пьяня наисладчайшим хмелем, медовухой тщеславцев, разжигая внутри Арджуны тот костер, который всегда тлел в глубине души царевича, как ни старался Дрона укрыть его слоями мудрого седого пепла.