На руинах Мальрока - Каменистый Артем

Остановка, лязг засова, ноги тащатся уже по чему-то относительно мягкому (хотя все так же больно). Стук молотков по железу, удаляющиеся шаги, опять шум засова. Тишина. Неужели я один? Оставили в покое? Даже не верится в такое счастье.

Хочется забыться, отключиться до утра, но не время предаваться слабости – как бы ни было хреново, надо оценить обстановку. А ведь обстановка изменилась кардинально. Если раньше она была полностью безнадежной, то сейчас…

А вдруг есть шанс на побег?

Ага – выроешь ложкой (которой у тебя нет) подземный ход и на коленях поскачешь галопом… граф Монте-Кристо выискался…

Квадратная комната с массивной деревянной решеткой вместо дальней стены скудно освещается отблесками света с другой стороны. Похоже, нахожусь в одной из камер, а за решеткой коридор. Мебели не имеется – сижу на полу, прислонившись спиной к холодной влажной каменной кладке. Подо мной что-то мягкое: трогаю рукой – свалявшаяся солома. В углу темнеет нечто непонятное – вроде огромной буквы "Т", легонько раскачивающейся на длинных цепях, свешивающихся с потолка.

Что-то в этом предмете мне не нравится. Напрягаю глаза, пытаясь понять, что же это такое. Проклятая темнота… И, уже почти догадавшись, вздрагиваю от хорошо знакомого голоса:

– Добрый вечер, Дан.

* * *

У меня в этом мире не так уж много знакомых, а еще меньше тех, которым я хоть в какой-то мере могу иногда доверять. Из последних стоит выделить бакайского воина Арисата, и еретического епископа Конфидуса. Встретить последнего в застенке удача невероятная.

Хотя, если подумать логически – где шансы встретить еретика максимальны?

Когда схлынула первая радость от встречи, понял, что радоваться пока что нечему:

– Епископ – что они с вами сделали? Я ничего не могу рассмотреть в этой темноте, да и со зрением неважно у меня сейчас, и не только со зрением…

– Пока что ничего. В колодки заковали и подвесили. Вот, вишу теперь, ногами потихоньку перебираю – разминаюсь. Иначе затекает все, а как отходит, болит нестерпимо.

– Расскажите же: что там было? Я про бой. Многие спаслись? Я ведь почти ничего не видел тогда.

– Не переживайте Дан: мы победили. Хотя потрепали нас изрядно: из всей дружины с коней лишь пятерых не ссадили. Но бакайцы живучи как кошки – обязательно выкарабкаются. Убитых среди них немного. Солдаты выручили, что из крепости выбрались. Да и темные как-то бестолково дрались, а уж после того, как вы обоих баронов упокоили, то и вовсе у них вяло дело пошло…

– Обоих баронов?

– А вы не помните?! Старого из самострела своего подстрелили. Ох и сильно получилось: болт ему забрало пробил, и из затылка наполовину вышел. Когда шлем попробовали стащить, он снялся с половиной головы – раздробило ему ее. Хитрый у вас арбалет – очень хитрый. По виду и не скажешь что у него такой сильный бой. А младшего вы изрубили – снесли ему голову с плеч, мечом своим игрушечным. Но и он вас достал… сильно достал. Не будь черного сердца… Вы почти мертвый уже были – кровь даже сочиться перестала… вся вышла. Не было у нас другого выхода.

– А Зеленый?! Где мой попугай?! Живой?!

– А что ему станется? Живой… Когда видел его в последний раз, он больным прикидывался, чтоб налили побольше. Пьет ваша птица будто лошадь после долгой скачки, причем не воду.

– Где он?

– Эх, Дан – да откуда я это знать могу, здесь сидя?

– Верно… И как же вас сюда заперли?

– Когда церковная стража пожаловала, да еще и с воронами имперскими, так меня первым делом в кандалы – обычай у них меня заковывать при любом случае. А вас забрали беспамятным. Причем так хитро это провернули, что никто и пикнуть не успел – перед этим с солдатами всех перемешали, а ополченцев и дружинников отослали подальше, дорогу, мол, проверить. В стольный град говорили нам идти, к королю самому, чтобы Кенгуд самолично решал дело о нашем уходе из ссылки, но при этом почему-то не торопили. Я конечно подвох подозревал, да только что поделать мог… Где это вам так ноги попортили?

– В подвале вашей уважаемой инквизиции.

– Вот же Хорек!

– Не понял?

– Да я о Цавусе – святой страж священного ордена карающих. Он здесь церковным трибуналом заправляет – глава имперского воронья. Тощий, лицо будто лимон испачканный, сутулый, вечно молится при пытках.

– Да – он там за главного был.

– Вас уже успели осудить?

– Нет… Точнее не знаю: не помню, чтобы суд какой-нибудь был. Висел все время на стене.