Черный Янгар - Демина Карина

У жены подрастает дочь. Гирко нравится думать, что дочь принадлежит только жене. Почему? Он не рискнет признаться в этом даже себе. Пока.

И всего-навсего смотрит. Балует девочку подарками. Говорит, что любит ее.

И вправду любит.

Он и жену любил когда-то. Когда она умела плакать.

Я не смогла смотреть дальше, отвернулась. И Гирко, взвыв, отвесил мне вторую пощечину. Из лопнувших губ пополз кровяной ручеек, тоненький, сладкий.

– Ты… ты… тварь!

– Ты мерзок, – сказала я, слизывая кровь. И руку его стряхнула без труда.

– Пожалеешь… – Он добавил несколько слов покрепче. – Я ж тебя…

И нож достал. Острие уперлось в щеку.

– Разрисую так, что…

– Отпусти.

Я не ощущала боли или страха. Осталось лишь непередаваемое отвращение, которое заставило меня закрыть глаза и потянуться к шкуре. А та отозвалась на прикосновение легко, словно только и ждала этой моей просьбы. Знакомое тепло окутало меня. И тяжесть медвежьего тела легла на плечи.

– Ты…

Человек, грязный что телом, что душой, пятится к костру, размахивая ножом. От него несет страхом, тем самым, который ему самому казался вкусным. И разве не справедливо будет воздать ему по заслугам? Ударом на удар?

Болью за боль?

– Прочь! – взвизгнул Гирко, упираясь спиной в обындевевший ствол березы. – Пошла прочь!

Лошадка его хрипела и рвалась с привязи. И я освободила ее.

– Ты…

Я.

Аану Каапо.

Хийси-оборотень.

– Прочь!

Я подходила к нему не спеша. И снег скрипел под весом медведицы.

Ближе.

И еще ближе… не спуская взгляда.

Выпивая страх, такой сладкий. Втягивая запах. Улыбаясь.

Гирко не выдержал. Разжалась рука, и клинок разломил тонкую пленку наста. А человек побежал. Он спешил, проваливался в глубоких сугробах, барахтался в снегу. Я же шла по проложенному им рыхлому следу.

Медленно.

Но с каждой секундой все быстрее. Погоня неожиданно увлекла меня, она – и запах страха.

Тень, прилипшая к лапам, скользила, указывая мне путь.

Быстрей, Аану.

Уйдет ведь.

Доберется до кромки леса, той, где из-под снежных шуб торчат молодые хлысты осин, а там и до поля или дороги…

И пускай. Ты позволишь ему поверить, что спасение рядом, что оно возможно, и лишь когда вера его окрепнет, ударишь. Он же бил других, тех, кто слабее.

Свою жену.

И не только ее. Я ведь не первая, кто встретился на пути Гирко.

Заслужил он.

Я нагнала Гирко на окраине леса и позволила выйти за частокол осин. Белое снежное поле полыхнуло под солнечным светом, ослепило на миг, и я зажмурилась.

А когда открыла глаза, то…

…Стой, Аану!

Ты можешь пересечь эту границу. И догнать беглеца ничего не стоит.

Ударить.

Опрокинуть на белый снег.

И за горло схватить, сжать зубы. Твои клыки пробьют и кожу, и гортань. Хрустнет шея. Кровь польется – сладкая, вкусная. А потом, до того, как замрет его сердце, ты вскроешь когтями грудную клетку и попробуешь наконец, каково оно на вкус.

– Нет! – Я стряхнула наваждение, отступая в тень елей. Груженные снегом, они клонились, цеплялись друг за друга лапами, пытаясь устоять. И босые мои ступни обожгло холодом.

Нет больше красных сапожек на серебряном каблучке и рубахи, расшитой солнечными узорами. Платья… мягкой байковой шапочки…

…Меня-человека?

Я опустилась на снег, кутаясь в медвежью шкуру, и заплакала. Не от жалости к себе, но от страха: сегодня я едва не нарушила условие.

Еще немного – и…

Слезы застывали на щеках.

А я снова теряла способность ощущать холод. И съеденная каша комом застыла в желудке. Она не в силах была утолить иного голода, который вернулся ко мне.

Ночью я вновь видела сон.

Я лежала на груди Янгара, вслушиваясь в голос его сердца, которое не желало оставаться запертым. И, обнимая мужа, мечтала о том, чтобы он умер.

Перед рассветом сон отступил, а меня охватила странная тревога, словно мое потаенное желание было услышано и вот-вот исполнится. Но разве возможно подобное?

Не знаю.

Рассвет был алым, будто на небо плеснули крови. А в условленный день Янгар не вернулся. И на следующий тоже. Я продолжала ждать. Вот только рассветы по-прежнему были красны.

Глава 34

Подвалы

Вывернутые руки уже не ощущались, а вот спина горела, и каждый вдох давался с боем. Воздух был душным, спертым. Марево колыхалось над раскаленными углями, и пот выедал глаза.