Кровь пьют руками - Валентинов Андрей

— Ого! — констатирует мой интеллигентный сосед.

Я не спорю. Действительно, «ого!». Теперь на экране — вся улица; Возле пустого, зияющего выбитыми окнами дома горят танки. Три уже мертвы, четвертый пытается отползти, теряя разбитую гусеницу. Остальные пятятся назад, недоуменно ворочая башнями. А рядом, возле тротуара, с невозмутимым видом за всем этим адом наблюдают «коропоки». Целая дюжина. Одна из обезьян держит в лапах жестяную банку с «колой»…

— Кто там? Какая группа? — быстро спрашивает Бажанов, но лейтенант лишь недоуменно пожимает плечами.

…Вспыхивает еще один танк. «Коропоки» подпрыгивают, переглядываются.

— Ага, вот он!

В голосе лейтенанта — удовлетворение и одновременно крайнее изумление. «Он» — на балконе второго этажа. Старичок, лицо утонуло в морщинах, на голове — странный остроконечный головной убор, похожий на богатырский шлем. В руках у старичка — что-то длинное, широкоствольное.

— По-моему, «ПТР» образца 1940 года, — в голосе Бажанова слышится профессиональное любопытство. — Господин Молитвин, ваши кадры? Шаман всматривается, кивает.

— Мои. Бозенко Афанасий Иванович. Наш завлаб в НИИПриМе.

— Так то ж дид Банзай! — вновь подает голос ефрейтор. — Сусида мий! От дид!

Между тем загадочное оружие изрыгает пламя. Раз, потом еще раз.

— Ого! — это уже лейтенант. — Товарищ генерал, а разве «ПТР» не перезаряжали? Там же один заряд!

Черный Ворон во френче хрипло смеется.

— А он просто забывает! Перезаряжать забывает. Он и свет в туалете не всегда выключает. Старый уже! Он ведь — последний из широнинцев, господа! Это его улица.

— Позвольте! — Мой интеллигентный сосед привстает, изумленно разводит руками. -Но взвод лейтенанта Широнина погиб весной 1943 года! Осталось только четверо!

Знатоку никто не отвечает. Не до того. Длинноствольное оружие продолжает лупить. Танки уходят. «Коропоки» встают и начинают расходиться, словно зрители после киносеанса.

— А я такую шапку знаю! — радостно сообщает лейтенант. — Ее «буденовкой» называли, я в кино видел!

— Итак! — Бажанов машет рукой, экраны гаснут. — На всех трех направлениях движение «федералов» остановлено. Поэтому предлагаю…

Внезапно звонит телефон. Генерал берет трубку, слушает. Черные брови медленно лезут наверх.

— Включите площадь!

Теперь мы можем полюбоваться на самих себя.

Знакомое здание, бетонная баррикада, лозунг «Нам здесь жить!».

Танки!

И здесь танки!

Три стальных чудовища неторопливо ползут через площадь. Люки открыты, в одном из них торчит знакомая голова, стриженная под «ежик».

Бажанов смеется, хмыкает — и велит разместить «этих фармазонов» на флангах. Я смотрю на часы — 10.25.

Победа?

2

Игорь молчит. Серые глаза закрыты, тонкие губы сжаты, знакомая ямочка исчезла. Я сижу рядом — молчу. Не мешаю. Эту маленькую комнатку неподалеку от зала я отыскала случайно. Стол, старинный телефон с витым шнуром, два стула. Под потолком неярко горит лампочка. На грубо покрашенной стене — выцветшая от времени репродукция: вырезка из какого-то древнего журнала.

На войне — перерыв. И у нас тоже — перерыв. Надолго ли?

— Извини! — Игорь открывает глаза, улыбается. — Задумался! П-пытаюсь отыскать закономерность. Так сказать, элементы к-космоса в осмосе.

Никак не привыкну, что мы с ним — на «ты».

— Для научной работы? — улыбаюсь я. — Господин Сорос с ума сойдет!

— Д-да ну его! — Маг смешно морщит нос. — Слушай, Ирина, ты чего собираешься д-делать? После т-того, как разобьем супостатов?

Сердце замерло. О будущем мы с ним ни разу не говорили. И о прошлом тоже. У таких, как Я, часто не бывает ни того ни, другого.

— В отпуск поеду, — осторожно начинаю я. — Надо… кое-кого навестить. А ты?

— Отпуск! — Игорь мечтательно улыбается., — Забытое слово! А м-может, махнем вместе?

И вновь дрогнуло сердце. Вместе? Или это просто — дань вежливости? Светский треп?

— Я знаю од-дно местечко на Гавайских островах. М-мечта фольклориста! Островок, б-бунга-ло, д-дичь, даже телефона нет. Мечтаю скатиться к п-питекантропу!

— А если я буду не одна?

Язычок прикушен. Пятый, дурак Пятый, почему-то предупреждал: не откровенничать со специалистом! Но ведь это — глупость! Самая большая глупость из всех!

— Я хочу поехать… с дочерью.

— И с няней?

Он вновь улыбается — и мне становится легче. Я качаю головой. С няней! Эмме Шендер, chief of medicine Стрим-Айленда, няня уже не нужна.