Спящий дракон - Мазин Александр

– Войди! – произнесла она в трубку.

Хумхон низко поклонился. В руках у него была шкатулка из черного металла в локоть длиной, с маленьким портретом Муггана, выложенным цветной мозаикой на крышке.

Мелкими шажками, униженно улыбаясь, Хумхон приблизился к столу, поставил шкатулку и открыл ее.

Внутри, в продолговатом углублении, выкрашенном в алый цвет, на белой атласной подушечке лежал мумифицированный фаллос.

Оттолкнув слугу, Нассини схватила его. Фаллос был твердый и прохладный, но цвет его, желто-коричневый, создавал ощущение тепла. Поверхность была гладкой, как будто покрытой лаком. Нассини провела острым ногтем. От ногтя остался след.

– Осторожней, госпожа! – обеспокоенно пробормотал Хумхон.– Прошло лишь восемь часов. Состав еще не окреп!

– Хочешь сказать, ты принес несовершенную вещь? – вкрадчиво спросила соххогоя.

– О нет! Нет! – испугался хоб.– Вполне готовую! Но для настоящей крепости нужно два дня, а ты велела…

– Не бойся, хоб! – перебила она его.– Я довольна!

Она потрогала крохотную мошонку. Ничего не поделаешь, если сам орган Хумхону удавалось увеличить почти на треть, то мошонка ссыхалась до размера орешка.

Нассини не смогла отказать себе в удовольствии. Она положила фаллос в шкатулку, вышла и вернулась, неся с собой точно такую же, но без портрета на крышке. Хумхон затрясся. Соххогоя искоса глядела на слугу, когда открывала вторую шкатулку. Там лежал еще один фаллос. Немного побольше и потемнее, чем тот, что принес сейчас Хумхон.

– Твое искусство растет! – произнесла она, делая вид, что сравнивает.

Хумхон всхлипнул.

«Он определенно становится похож на бабу»,– подумала Нассини.

Двадцать лет назад Хумхон, десятник Внешней Стражи, посмел оттолкнуть госпожу. Может быть, он был пьян и хотел показать себя перед девушкой, с которой лежал, когда пришла Нассини. Может, это вообще была первая глупость, которую совершил этот сильный, жадный и далеко не глупый воин.

Когда его взяли, чтоб предать долгой смерти, он вдруг закричал, что искупит вину. О! Соххогоя не пожалеет, если даст ему время.

Муж ее, Спардух, недовольно заворчал: хоб хочет убить себя и лишить его удовольствия. Нассини, может быть, в пику мужу, потребовала, чтоб провинившийся получил желаемую отсрочку.

Когда в длинном перечне запрошенного Хумхоном оказалась бритва, Нассини подумала, что хоб все же их провел. Но сказала, чтоб тот получил желаемое: если Спардух лишится развлечения, что за дело – ей?

Спустя два дня Хумхон, бледный, как она сама, преподнес ей шкатулку без портрета, что стояла сейчас на столе. Так было положено начало коллекции Бессмертных.

Спардуху «искупление» понравилось. Он жалел только, что все происходило без него.

Отец Хумхона был бальзамировщиком, а он сам – учеником лекаря, которого учитель выгнал за некоторые особенности характера. Знания хоба сулили хозяину новые удовольствия. Но прошло совсем немного времени – и на полку за шелковой шторой была поставлена шкатулка с портретом Спардуха.

Чувство, которое Нассини испытывала к скопцу, можно было бы назвать благодарностью соххогои – источником новых ощущений для нее. Лицо Хумхона, когда Нассини развлекалась с отторгнутой частью хоба, было восхитительно. Вот и сейчас он смотрит на нее и думает лишь об этом. В другой раз Нассини не отказала бы себе в удовольствии посмотреть, как он будет грызть толстые губы и пускать слюну, но сейчас ей не терпелось остаться одной.

– Иди, хоб! – отправила его она.– Но будь готов: завтра у тебя будет работа.

И Хумхон ушел, мягкий, огромный, с телом, подобным телу слизня. Но руки его, сильные большие руки воина, были умны и искусны.

«Кроме того, я могу не покупать настоящего лекаря»,– подумала соххогоя.

Она вернула шкатулку без портрета на место, в начало длинного ряда одинаковых черных пеналов. Каждый Бессмертный должен быть в такой же шкатулке, как и остальные. Это – правило искусства.

Нассини приготовила ложе, смочила руки остро пахнущим маслом и принялась растирать светло-коричневый фаллос, пока он не нагрелся до температуры тела. Тогда соххогоя сунула его под мышку, зажгла бронзовую курительницу и уронила в нее несколько фиолетовых кристалликов магического зелья, из тех, что делают время бесконечным.

Когда дымок над курительницей окрасился, Нассини легла на подушки и, глядя на цветные столбы света, стала ждать, пока зелье начнет действовать.