Попробуй меня уберечь! - Полянская Екатерина

– Крыльями чувствую, от него будут проблемы, – не смог не добавить бочку дегтя в мою ложку меда Габриэль. Кто бы сомневался!

– Бедовый он, – чуть слышно отозвалась бережиня.

– Зато какой краси-ивый! – восхищенно протянула Линка и тут же спрятала покрасневшую мордашку в складках плаща ангела.

Никак не ожидавшая от мелкой подобного заявления, я на этот раз все же оказалась в сугробе.

Лагерь встретил нас четырьмя большими кострами, нестройным гомоном и запахом жарящегося на вертеле дикого кабана. Признаться, я ожидала чего-то более… впечатляющего, что ли. А тут ничего так, вполне себе уютненько.

Большая круглая поляна была тщательно расчищена от снега. Огромные мохнатые ели надежно скрывали вотчину разбойников от посторонних глаз и защищали от пронизывающих ветров. Рассевшиеся у огня мужики в ожидании ужина пытались что-то бренчать на гитаре. Выходило не очень. Предсмертные стоны несчастного инструмента покоробили даже мой не слишком притязательный слух.

Здесь же обнаружилось несколько шалашей из ельника, изнутри и снаружи тщательно утепленных звериными шкурами. В одном из них нам и предстояло провести ночь. Все лучше, чем под открытым небом, пусть и с охранными контурами, не позволяющими замерзнуть.

Магии в разбойничьем лагере не наблюдалось и в помине. Озадаченная ее отсутствием, я пристала с расспросами к Алексу и вскоре выяснила, что Фил, оказывается, ярый противник колдовства. Почему так, мне предлагалось спросить у него самого.

Разумеется, доканывать своим вездесущим любопытством обаятельного разбойника я не стала, но про себя решила быть поосторожнее. Мало ли как этот красавчик относится к магам. Доказывай потом, что я к этим господам могу быть причислена разве что с очень большой натяжкой.

Тьфу ты! Просто седая старина какая-то!

Переодевшись в сухое, мы пристроились к одному из костров и сразу же получили по жестяной миске, доверху наполненной золотистым рисом с кусочками мяса.

Я с энтузиазмом схватила источающую головокружительный аромат жестянку и в мгновение ока проглотила все до последней крупинки. Даже будь там яд, меня бы это навряд ли остановило.

– Как думаешь, почему Измир ничего не предпринимает против всего этого? – лениво спросила я расслабившегося и подобревшего властелина, красноречиво обводя рукой поляну.

Тот заметно удивился, что выражалось в уже давным-давно ставшем привычном жесте – чуть приподнятой брови.

– А что, по-твоему, он должен сделать?

Хм… И он еще спрашивает?

– Разве по законам Белтании за разбойничество не вешают?

Алекс добродушно усмехнулся и притянул меня поближе к себе:

– Вешают. Если поймают… Не думаешь же ты, что господин директор позволит устроить облаву на собственного сына?

– Сына?! – Я была поражена. – Не знала, что у Измира есть сын.

Впрочем, куда больше меня впечатлил род деятельности директорского отпрыска. Хотя чему я, собственно, удивляюсь? Старый маг – точно такой же человек, как и все мы, пусть и директор Академии.

– И даже не один, – рассмеялся над моей наивностью властелин. – С его старшей дочерью ты уже имела несчастье познакомиться.

Я старательно наморщила лоб, но ничего подобного припомнить так и не удалось.

– Точно? Что-то я запамятовала…

– Данута, – подсказал благоверный. – Правда, насколько я помню, у него есть еще одна дочь, но она тихо живет в Моренске и ни в каких мутных историях замечена не была. А Фил – самый младший. Он лишен дара с рождения, вот и чудит.

Но я уже не слушала. Подумать только! Данута! Мерзкая гадина, оставившая на моем плече отметину, – дочь магистра Измира! А я, как обычно, обо всем узнаю едва ли не последней. Обидно.

– А раньше ты не мог сказать? – Руки так и чесались отвесить ему хороший подзатыльник. Совсем совесть потерял!

– Мог, – невозмутимо сообщил властелин и попытался зарыться носом в мои волосы, но я уклонилась.

– Так почему не сказал? – зашипела я. Получилось не хуже, чем у гадюки, которой ненароком оттоптали хвост.

– Вот поэтому и не сказал.

Я досадливо скрипнула зубами, но продолжать этот бессмысленный спор поленилась. Властелин – это диагноз, притом неизлечимый. А в случае с моим благоверным, искренне уверенном, что он прав всегда и во всем, так и вовсе – приговор.