Черный Янгар - Демина Карина

Он нежно касается стянутой повязками руки, которая — Кейсо этого не говорит, но я и сама понимаю — больше никогда не удержит меча. Каам сумел собрать кость. И саму руку сохранил, что уже чудо. Но пальцы раздроблены.

Разодраны суставы.

Всякий раз, начиная думать о том, что сделали с моим мужем, я почти теряла разум. И шкура прикипала к плечам, уговаривая поддаться этому гневу.

Убить.

Даже не его, но тех, кто…

…и Кейсо, остро ощущая это мое состояние, говорил. А я слушала.

— …и вот он получил горсть медяков. Целое состояние, — Кейсо улыбается тем воспоминаниям, которые светлы. — И все это состояние спустил на цепь. Такую, знаешь ли, госпожа медведица, солидную золотую цепь с мой палец толщиной.

Кейсо вытягивает пухлый палец с содранным ногтем.

Его не пытали.

Просто заперли. Просто собирались убить. А затем просто открыли дверь камеры, швырнули то, что некогда было моим мужем, и сказали:

— Иди.

И он ушел.

Только прихватил свои травы, благо, не нужны они были Ерхо Ину, новому хозяину дома.

Он и на лошадку расщедрился…

…сволочь.

— И в цепи той, — ступка елозит по колену, и зеленый сок въедается в камень пестика. — Камни драгоценные. Огромные такие лалы. А стоила вся эта красота ровно столько, сколько у него с собой было. И вот появляется он. Голодный, как обычно. В драных сапогах. В куртке, которая латаная-перелатаная, но зато с цепью. И собой горд неимоверно.

— Она не настоящая была?

— Конечно, госпожа медведица. Медь позолоченная. А камни — стекло. Я пытался объяснить, но где там… разве ж малыш от такой красоты откажется? Или поверит, что его обманули?

— Я… с-знал… — этот шепот едва не потерялся в шелесте огня.

— Знал он… — ворчит Кейсо, подхватывая ступку. — Знал… бестолочь ты этакая. Убить тебя мало…

Черный Янгар попытался улыбнуться.

В глазах его я видела боль.

И еще нежность.

— Ты… — он произнес это отчетливо. — Привез меня домой?

Кейсо, глянув на меня, ответил:

— Да.

Этой ночью каам нарушил данное мне слово, оставив нас с Янгаром наедине. И я, сидя на краю постели, вычесывала из черных волос последние чешуйки крови, пыталась заглушить голос его сердца.

А он просто смотрел на меня.

Янгхаар Каапо любил жизнь.

И цеплялся за нее, день ото дня вытягивая самого себя из колодца болезни. Он злился. И злость оставляла следы на его лице.

Он поджимал губы, сдерживая голос боли.

И пытался притвориться, что вовсе ее не чувствует. Но теперь я слышала его. А он, верно, слышал меня, потому что каждый вечер — лишь наступали сумерки, и Кейсо исчезал — шептал:

— Уходи, моя маленькая медведица.

— Нет.

— Уходи, — Янгар пытался встать, опираясь на искалеченные руки, шипел, кривился и встряхивал головой. — Уходи… не пощадят же… отпустили… им Печать нужна… поэтому и…

— Не уйду.

Здесь мой дом, единственный, который настоящий.

И здесь мой муж.

— Глупая, глупая медведица, — Янгхаар пытался сжать мою руку

— Глупая, — соглашаюсь с ним.

— Я поправлюсь.

— Конечно.

— Нет, я совсем поправлюсь. Только до Печати доберусь… им она нужна… поэтому выпустили, чтобы привел…

Его шепот сбивается. И вот уже слов не различить. Янгхаар Каапо беседует уже не со мной, но с кем-то скрытым, чье присутствие я ощущаю кожей. И шерсть на шкуре дыбом становится, растут клыки и когти, но я заставляю себя успокоиться.

— Я отомщу, — это обещание звучит в полной тишине, и то, запредельное, чуждое даже для меня, удовлетворившись услышанным, отступает. Но Янгар повторяет вновь:

— Я отомщу…

А я, присаживаясь на пол рядом с его постелью, повторяю:

— Ты отомстишь.

Хорошо, что Кейсо уходит.

Не видит моих слез.

Глава 37. Возрождение

Янгхаар учился уживаться с болью. Она была разной.

Разноцветной.

Синей. Стеклянной, хрупкой в раздробленных костях. Горячей. Эта не умолкала ни на мгновенье, словно Ерхо Ину последовал за Янгаром в Горелую башню.

И порой, засыпая, Янгар слышал такой знакомый хруст.

Желтой. Медово-тягучей в разодранных мышцах. Порой она утихала, позволяя вдохнуть, но возвращалась с новой силой, затапливая сознание. И тогда уж Янгар не в силах был сдержать стон.

Рыжей, как пламя, на ожогах. Огонь оставил частицу себя, чтобы день за днем восстанавливать метки.