Право на поединок - Семенова Мария Васильевна

Ратхар ткнул пальцем в обглоданный рыбий скелетик и отмерил на нём ногтем один узенький позвонок.

Эврих открыл рот запальчиво возразить, но сегван только отмахнулся:

– Полно заливать, паренёк. Я в два раза старше тебя, и я хорошо знал Астамера. Воители, говоришь?… Да я поспорю на все свои корабли, что в Кондаре он опять набрал к себе всякого сброда, каких-нибудь переулочных головорезов, ехавших наниматься к тин-виленским жрецам… А когда появился Всадник, Астамер наверняка решил умаслить Его жертвой, и выбор, конечно, пал на вас, чужаков. Вот тут-то вас и побросали за борт…

– Не совсем так, – тихо проговорил Эврих. Он глядел в стол, чувствуя, как уши наливаются малиновым жаром. – Когда Всаднику решили предложить нашу кровь, мой спутник велел мне спасать мальчика, и мы сами прыгнули в воду. Он же некоторое время дрался на корабле, чтобы дать нам время, и потом тоже выпрыгнул… сам…

Ратхар снова поймал его взгляд своим, пронзительным и зорким.

– А в какую сторону они гребли, когда их разбивало? – поинтересовался он беспощадно. – Уж прямо так геройски на Всадника? Или, может, прочь, выгадывая мгновение жизни?

Эврих промолчал. Говорить неправду было бессмысленно.

– Я тебе ещё зачем-нибудь нужен? – спросил он погодя. Мучительно хотелось скрыться подальше и от Ратхара, и от чужого срама, так негаданно зацепившего его самого.

Сегван взял с блюда золотистую тушку салаки, обмакнул её в бруснику и с хрустом сжевал вместе с костями.

– Нужен, – сказал он ровным голосом. – Айр-Донн тут поминал, вы с этим твоим спутником… венном, кажется? Видел я давеча в городе одного веннского парня… Так вот, вы будто бы хотите добраться на какой-то остров у Западного берега и подыскиваете попутный корабль. Верно, что ли?

Эврих кивнул.

– Я к тому, – продолжал Ратхар, – что это на самом деле будет раза в два подальше, чем до Печальной Берёзы, но я согласен вас туда отвезти. Только с одним условием. Я уже говорил, я Астамеру земляк и хорошо знаю его семью. А его самого – ещё получше родственников, потому что он вечно шастал по чужим краям и почти не зимовал дома, как это пристало мужчине. Если я тебя приведу к его старикам, сумеешь ты им наврать так же занятно и красиво, как мне? Чтобы они думали, будто он вправду был храбрецом и умер геройски?… Кому будет легче, если все узнают, что Хёгг уже гонит его отмелями холодной реки…

Аррант не спешил отвечать и прятал глаза. Ратхар неверно истолковал его сомнения и добавил:

– Не только туда, но и обратно. Скоро осенние шторма, однако меня, я тебе скажу, люди не зря зовут Буревестником…

– Я к чему, – перебил Эврих. – Кроме нас с Волкодавом, не было других свидетелей гибели Астамера, и мы ни с кем не говорили о Всаднике. Однако ты ведь сам знаешь, сколь неожиданными дорожками порой путешествует правда. Не оскорбится ли семья Астамера, если однажды проведает истину?

Говоря так, он в первую очередь думал о своей книге. В «Дополнениях» всё было изложено без прикрас, поступок за поступком. А ну прочтёт кто-нибудь, а потом возьмёт да прямиком и отправится на этот… как бишь его?… остров Печальной Берёзы. Правда правдой, но не слишком ли больно ранит кого-то твоя бессердечная добросовестность… Мелькнула даже мысль, а не переписать ли главу, вставив нечто более возвышенное? Тем более что самое главное, сведения о Всаднике и о чудесном спасении, останутся в неприкосновенности, а кому какое дело до трусов и храбрецов?…

Ратхар криво усмехнулся углом рта.

– Отец и мать Астамера совсем дряхлые и хорошо если проживут ещё две-три зимы. Отчего бы им не утешиться, думая, что сын хоть и скверно жил, но зато умер со славой? А остальная родня… Я бы на их месте был благодарен тому, кто дал мне сказку и приподнял мой дух, разрешив поверить в смелость и благородство!

Эврих положил ладони на стол:

– Хорошо. Я выполню то, о чём ты просишь, и буду надеяться, что ты также сдержишь своё слово. Когда ты велишь нам подойти к тебе на корабль?…

А может, подумалось ему, действительно переписать страницу, но без вранья: изложить всё чётко и сухо, просто убрав касавшееся чьего-то поведения перед лицом смерти? Как-нибудь вроде: «…к тому времени мы уже оказались в воде». Так вот и появляются записи, над которыми тщетно бьются потом поколения учёных мужей. То ли сами выпрыгнули за борт, то ли их выбросили, то ли корабль уже начал разваливаться – поди истолкуй!…

Человек в тёмном плаще не торопясь поднялся и молча вышел на улицу. Почти сразу из-за двери раздался тяжёлый, мерный перестук конских копыт. Почему-то Эврих вздрогнул от этого звука.

По словам Айр-Донна, Волкодав ушёл в город «разузнать» и просил ждать его к вечеру. Эврих сразу вспомнил свой разговор с ним по дороге сюда, догадался, о чём скорее всего «разузнавал» его спутник, и ощущение удачи, воцарившееся после беседы с Ратхаром, мгновенно поблёкло, сменившись предчувствием неприятностей. Исчезло желание сразу бежать наверх и упаковывать вещи, чтобы таким образом по-детски приблизить желанный момент отплытия. Не состоится оно, это отплытие. Не бывать ему никогда.

Подняться бы в комнату и, как мечтал по дороге, заняться наконец «Дополнениями» – здесь была и скамья, и удобный стол, всё то, о чём он тщетно вздыхал у костров и под кровом не ведающих грамоты племён… Эврих так и не двинулся с места, потому что мысль о работе… не то чтобы внушала отвращение, просто казалась лишённой всякого смысла. Он сам понимал, что дело тут наполовину во вчерашней пирушке, что всё может ещё обойтись, что уныние в любом случае рано или поздно рассеется… Как говорил Тилорн, вспоминая изречение давным-давно жившего мудреца своего мира: «И это пройдёт». Даже если им придётся застрять в Тин-Вилене до самой весны, он тотчас усмотрит в задержке некое благо: вот и вынужденное ничегонеделание, долгожданное время привести в порядок рукописи…

Отчего же душа готова была кануть в бездну отчаяния? И разрывалась между желанием немедленно бежать разыскивать Волкодава и более здравыми помыслами, вроде того, чтобы пойти помочь слугам колоть дрова для печи?… Пока аррант переводил взгляд с одной двери на другую, в корчму начал собираться проголодавшийся люд: стражники, мастеровые, торговцы. Свободных мест за столами оставалось уже немного, когда Эврих увидел Волкодава, шедшего к нему по проходу. Гости Айр-Донна оглядывались на него. Венн в городе, надо думать, был хорошо если ещё один, а уж с летучей мышью на плече…

Эврих так и сидел всё за тем же столиком, перед ещё теплившейся душистой свечой и блюдом с жареной рыбой, которое вдвоём с Ратхаром они так и не сумели осилить. Салака, правда, остыла, но ни вкуса, ни запаха не утратила. Волкодав сел против арранта, угостил Мыша кусочком золотистой поджарки и некоторое время молчал.

– Ты как? Разузнал, что хотел? – с бьющимся сердцем спросил наконец Эврих. Волкодав неторопливо кивнул. К ним подскочила запыхавшаяся служанка, и венн сказал ей:

– Принеси, милая, хлеба и молока. И ещё лишнее блюдечко для моего зверька.

Мыш поднял мордочку, облизнулся и протяжно пискнул, словно присоединяясь к просьбе. Получилось потешно – вельхинка прыснула и убежала. Волкодав проводил её взглядом. Вид у него был задумчивый.

– Надо было мне, наверное, остаться и огород Вароху копать, – проговорил он неожиданно. – А тебе отправляться сюда одному. Лучше всё получилось бы…

– Да что у тебя?…

– Ничего.

Появился хлеб и кружка свежего молока. Волкодав отломил кусок мякиша и стал крошить его в блюдечко для Мыша. Зверёк нетерпеливо наблюдал за приготовлением любимого лакомства: уши торчком, влажный нос так и вбирает вожделенные запахи. Эврих понял, что венн если и заговорит, то не скоро, и завёл речь первым:

– Тут мореход приходил, Айр-Донн хорошо его знает, доверяет ему… Ратхар Буревестник. Тебя не было, так я за нас обоих с ним вроде договорился…

Волнуясь и утрачивая всегдашнюю связность речи, он поведал Волкодаву про всё: и про отплытие послезавтра с рассветом, и про обещание, которое Ратхар вынудил его дать.

– Хорошо, – сказал Волкодав. Он не стал порицать Эвриха за то, что тот в одиночку договаривался с сегваном, и даже не возмутился необходимостью лгать, обеляя Астамера и его ватажников. Это последнее было объяснимо, стоило вспомнить, как они вдвоём стояли перед Гельвиной, матерью Канаона. Но не выругать за самонадеянность… Разве только случилось нечто такое, что заставило его взирать на окружающее с тем же безразличием, что и Эвриха – на любимые «Дополнения»…

Аррант собрался с духом и спросил прямо:

– Ты что-то узнал о наставнике воинского искусства, объявившемся в Тин-Вилене?

Столик стоял в укромном углу, нарочно поставленный подальше от любопытных глаз и ушей. Мудрый Айр-Донн поистине многое умел предусмотреть.