Дракон мелового периода - Гурова Анна

Неожиданно у меня заложило уши, как в самолете. Продолжало темнеть. Я случайно взглянула на Хохланда, и у меня пересохло в горле – пространство за его спиной было совершенно черным. Казалось, он отбрасывает огромную тень, которая растет с каждым мгновением; и тень эта была не его, а чужая, угрожающая и отвратительная.

«Что же это творится? – испуганно подумала я. – Бежать отсюда, немедленно! Где Эзергиль, что она стоит, как пень?»

Воздух продолжал сгущаться. У меня сдавило горло, начало двоиться в глазах. Я нашла взглядом Эзергиль, хотела крикнуть ей, чтобы убегала, пока эти двое заняты друг другом, открыла рот, но не услышала собственного голоса. Как будто сквозь дрожащий туман я видела, что Эзергиль зажимает уши и тоже что-то кричит. Я ничего не слышала. На мгновение мне почудилось, что я оглохла, скоро стало не до того. Вокруг творилось что-то совсем нехорошее. Эзергиль, сжавшись в комок, с тем же безмолвным криком рухнула на пол рядом с валявшимся в отключке Сашей. Я смотрела на Эзергиль, не в силах пошевелиться в этом окаменевшем воздухе, и казалось, что она рассыпается, как печенье из пакета. Потом мне почудилось, что рассыпается сам воздух. Не утратив прозрачности, он кипел и бурлил, как будто все молекулы стали видимыми невооруженным глазом, превратились в мириады шариков и теперь разлетались во все стороны. До меня вдруг дошло, что в аудитории распадается сама материя. А в эпицентре этого распада оказался Савицкий.

Всю эту гадость, несомненно, устроил Хохланд. Он все так же стоял и смотрел на Савицкого. Вокруг последнего пространство просто кипело. В его сторону нельзя было даже взглянуть без приступа тошноты. Но я пересиливала себя и смотрела. Физически я чувствовала себя явно лучше других – по крайней мере, была еще в сознании. – но в душе нарастали отвращение и протест. Вокруг Хохланда материя была почти обычной, за исключением черной тени, которая расползлась уже на всю стену. Тень выглядела так, как будто ее отбрасывал не Хохланд, а лес в бурю. Лицо Савицкого взмокло от усилий. Глядя на него, я поняла, что он ничего не может сделать Хохланду. – он только защищается, и то не особо удачно. «Хохланд же убивает его!» – сообразила я, и эта мысль напугала сильнее, чем все эти жуткие превращения, вместе взятые.

– Прекратите! – закричала я. Бесполезно. Я даже не услышала своего голоса. Но зато убедилась, что не оглохла: в аудитории стали раздаваться другие звуки. Я слышала, как трутся друг о друга шарики-молекулы, как низко гудит тень, как со стороны Савицкого нарастает пронзительный писк, напоминающий звук пикирующего самолета. Звучала сама материя. Писк превратился в непереносимый визг, и вдруг раздался взрыв. С этим взрывом молекулы, из которых состоял Савицкий, брызнули во все стороны. В меня ударила взрывная волна. Я едва не упала, скорее от неожиданности, чем от удара, но волна прошла насквозь и ушла в стены, Вместе с волной прекратились и прочие аномалии. Материя перестала звучать и делиться на сегменты. Савицкого больше не было. На его месте остался столп серого тумана, как провал в реальности. В центре серого сгустка светился крошечный огонек. Несколько мгновений он висел в воздухе, а потом полетел вверх, тихо и плавно, как пушинка одуванчика, подхваченная вертикальным воздушным потоком. Звездочка прошла сквозь потолок, которого не было, и пропала где-то наверху. Серый туман рассосался, и в мастерской все стало так, как прежде. Пространство перестало звучать. Я услышала голос Хохланда.

– Прощай, Андрюша. – говорил он, провожая звездочку взглядом. – Надеюсь, тебе нравится твой истинный облик. Теперь у тебя есть возможность на своей шкуре проверить, обрел ли ты высшую власть над реальностью. Лично я сомневаюсь...

– Убийца! – закричала я, обретя голос.

Хохланд пожал плечами.

Мастерская была полностью разгромлена. Офорты Эшера валялись по всему полу, как подстреленные чайки. Под столом, среди рассыпанного печенья, зашевелился Саша – приподнялся, обвел комнату диким взглядом, увидел профессора и затрясся от страха. Хохланд брезгливо поглядел на него, шевельнул рукой...

– Я никому не скажу... – лязгая зубами, пробормотал Саша.

– Естественно, не скажешь. Только попробуй. – бросил Хохланд и обернулся ко мне. Я с изумлением увидела, что он улыбается во весь рот. Настроение у него явно было превосходное.

– Вот и поговорили. – весело сказал он мне. – Считайте, что гибель Савицкого на вашей совести.