Околдованная - Сандему Маргит

И он скороговоркой выпалил целую тираду с прекрасными именами, чтобы произвести впечатление. Бенедикт помахал рукой, словно для того, чтобы развеять все это бахвальство. Потом он уселся на край постели. Силье быстро натянула на себя шкуру.

— Теперь послушай меня, — сказал он отеческим тоном. — Что ты за птица? Я узнал, что ты спасла двух детей и немыслимого Хемминга и что ты заслуживаешь хорошей заботы. Однако твое платье свидетельствует об ужасной бедности.

— Оно не мое, — тихо сказала Силье. — Свою одежду я отдала той, которая в ней больше нуждалась. Старой женщине, которая осталась в усадьбе. На ней была лишь тонкая рубашка.

— А это? — спросил он, приподняв двумя пальцами меховые лохмотья. Затем он быстро выпустил их.

— Я сделала это из вещей, которые нашла в амбаре.

Художник безнадежно покачал головой.

— Никогда не слышал ничего подобного! Отдать единственное платье, которое у тебя было! Впрочем, у тебя красивая речь! Кто ты, собственно?

Силье смутилась.

— Ничего особенного. Неисправимое дитя кузнеца, Силье Арнгримсдаттер. Мне пришлось покинуть усадьбу после того, как все мои родственники умерли. Моя грамотная речь объясняется другими причинами.

— Я утверждаю, что ты необыкновенная девушка, — сказал художник с живыми, приветливыми глазами. — У тебя доброе сердце, а это редкость в такое волчье время, когда каждый думает, в основном, о себе. И то, что ты находишься под таким покровительством, тоже что-то означает.

Цирюльник все это время занимался ее ногами, он варил в миске что-то, издававшее терпкий запах. Силье хотела спросить у Бенедикта, что он имел в виду, говоря о «таком покровительстве», но по опыту она знала, что из этого ничего не выйдет. Они могли бы назвать молодого Хемминга, но о том, кто стоял за… Ни слова.

— Ты сама называешь себя неисправимой. Расскажи мне о твоей жизни в усадьбе. О том, чем ты там занималась.

Она смотрела в сторону, смущенно улыбаясь.

— Боюсь, что я ввела вас в заблуждение. Конечно, я выполняла ту работу, которую меня заставляли делать — в поле, в большом доме, но я была еще маленькая… Что еще сказать? Я часто мечтала. И тратила массу времени, чтобы что-то украсить.

В глазах Бенедикта загорелся огонек.

— Ты слышал, цирюльник? Возможно, это тот, кто сумеет оценить мое искусство! Таких, действительно, не так уж много. Утром, Силье, ты должна пойти со мной в церковь. Там ты посмотришь украшения!

Она просияла.

— Спасибо, пойду с удовольствием.

— Не на таких ногах, — тихо проворчал цирюльник.

— Могу я сейчас вставать? — спросила Силье.

— Нет, — сказал лекарь и, обмакнув компресс в котел, наложил его на ее ступни. Компресс был таким горячим, что почти жег кожу. Пахло целебными травами. — Теперь ты должна лежать несколько часов. Я полагаю, ты можешь поспать еще побольше, не так ли?

— Да, я тоже так думаю, — улыбнулась она. — А дети?

— Мои служанки позаботятся о них, — сказал Бенедикт. — Тебе не нужно об этом беспокоиться.

Они ушли, и Силье заснула опять, согретая и со спокойной душой.

Опять настал вечер. Она поняла это, увидев закат. Она села в постели и попыталась осторожно встать на ноги. Было больно, но не больнее, чем в последние дни ее безысходных странствий. Дай Бог, чтобы это теперь закончилось! Дай Бог, чтобы она с детьми могли остаться здесь, у этих приветливых людей! А она даже не поблагодарила их как следует! Что мог подумать о ней художник?

Ее платье исчезло. Вместо него рядом лежали блуза из грубой неокрашенной ткани, темная юбка с плотно облегающим лифом и пара толстых носков, достаточно просторных, чтобы сунуть туда забинтованные ноги. Силье быстро оделась и причесала волосы костяным гребнем. Ее руки не были перевязаны, но смазаны мазью, пахнувшей мятой. Она страстно мечтала о том, чтобы окунуть все тело в теплую душистую ванну. И голову тоже… Я становлюсь слишком требовательной, подумала она с улыбкой. Быстро становишься избалованной. А ведь только что я была благодарна за заплесневелую корку хлеба!

Одежда пришлась ей в пору. Правда, немного широка, но стоило только потуже зашнуровать пояс. Она не стала заплетать косы, оставив волосы распущенными. Здесь лежали также облегающая куртка, рукава с пуфами, с жестким воротником и короткая юбка. Вероятно, эти вещи принадлежали служанке.