Городская Ромашка - Кай Ольга

- Ох, ну что ж это такое, - горестно всплеснула руками Любима. - Вояр, что же ты… Мирослав!

Она подошла к сыну, обняла его за плечи, пытаясь вновь усадить на лавку, да только Мирослав остался стоять.

- Молчишь? - грозно спросил воевода.

Под его строгим, осуждающим взглядом сын подошел к двери, наклонился, поднял дорожную сумку и, закинув на плечо, вышел, бросив напоследок виноватый взгляд на Любиму, замершую с широко распахнутыми глазами, не на шутку перепуганную и едва не плачущую. Кружка с теплым, парным молоком, так и не выпитым даже наполовину, осталась стоять на столе.

Солнце уже поднялось достаточно высоко, и на каждом подворье можно было заметить кого-то из поселян. Мирослав шел, хмурясь и глядя себе под ноги. Сейчас он не пытался разобраться в том, что именно заставило отца бросить ему в лицо подобные обвинения - для этого надо было хоть немного остыть, успокоиться, а сейчас… Сейчас Мирослав чувствовал себя так, будто его изваляли в грязи, и ощущение это заставляло самым постыдным образом прятать глаза, потому что скрыть бушевавшее внутри пламя он был бессилен. Одновременно он пытался запретить себе обижаться на отца, да только не слишком в этом преуспел.

Сперва в голове мелькнула мысль зайти к Туру, но Мирослав отогнал ее тут же - рано еще по гостям ходить. Да и Ромашка, вполне вероятно, спит еще, хотя… Помнится, она вставала, как и все поселяне, с петухами: не раз ведь, выходя с утра на укрытую росой траву, видел он ее светлую фигурку у колодца.

Пройдя по улице, Мирослав свернул на тропинку, ведущую в горы.

"Не дождалась тебя Ромашка…"

"Того и гляди, брататься с врагами начнешь!"

Ноги шли быстро, стремительно уносили его от поселка, так, словно их хозяин ожидал погони. На вершину Мирослав взошел почти бегом и остановился у края каменистого выступа, глядя на домики в долине, широкую ленту реки, серое облако леса. Отыскав взглядом родной дом на берегу, Мирослав усмехнулся горько: "Что ж это я, как дитя малое, из дому сбежал… Глупо ведь". Скинув сумку на землю, Мирослав опустился на корточки, глубоко вздохнул, пытаясь усмирить кувыркавшийся в груди комочек боли.

Как и раньше, он пытался понять отца, в который раз говорил себе: "Значит, заслужил. Значит, дал повод так о себе думать". Да только сегодня подобные размышления обрывались, вспыхивая по-детски наивным вопросом: "За что?" Но ответа на этот вопрос тоже не находилось. Анализируя собственные поступки с того самого момента, как заявил на Совете о своем несогласии с планом уничтожения городов, Мирослав, как ни старался, не находил ничего предосудительного в своих действиях. Но не мог ведь отец просто так обвинить его сначала в трусости, потом в предательстве? Значит, была за ним какая-то вина, какой-то проступок…

Хорошо, что теплый тулуп, в котором теперь было жарко, лежал, свернутый, в дорожной сумке, достаточно для этого вместительной. Мирослав вынул его, постелил на холодный камень и сел, опершись локтями о колени и положив подбородок на сложенные руки. Ветра, трепавшего его светлые с густой проседью волосы, Мирослав не замечал. Какое-то гадкое ощущение наползало на душу… Виноват ведь, и перед матерью виноват, что вот так, не успел поздороваться - и ушел, и перед отцом виноват: узнают люди, что сын из дома ушел, толки начнутся разные, разговоры.

"Да и с самого возвращения ни разу Ромашка твоя не зашла, не спросила - как дела, какие новости".

Мирослав лег на спину, глядя, как в светлом небе, где-то очень-очень высоко, бегут облака. "Зачем же ты так, мама…"

"Не видишь что ли, сын наш уж и уважать себя перестал, да и семью свою, родителей своих ни во что не ставит".

Он снова поднялся сел, подобрал с земли камешек и, с силой размахнувшись, бросил его вниз, с обрыва. Камешек несколько раз подпрыгнул на больших валунах, потом покатился по склону. Рука Мирослава нащупала новый камень, но вместо того, чтобы отправить его вслед за предыдущим, Мирослав сжал его в кулаке, сжал изо всех сил, так, что острые грани впились в ладонь.

"В Родень пойду. К наставнику. Вот только к Туру зайду да Ромашку повидаю…"

Мирослав спустился в поселок, когда время давно перевалило за полдень, и направился сразу к дому своего друга. Только взошел на крыльцо и уже занес руку, чтобы постучать, как услышал радостный бас прямо за спиной:

- Мирослав! Вернулся!

Он едва успел обернуться, как оказался в крепких объятиях рыжего великана.