Золотой ключ. Том 1 - Эллиот Кейт

— Что? Сарио, что?..

В комнате под нею один из старших иллюстраторов молча подошел к мольберту и откинул парчу. Сарио не ошибся — на картине был изображен Томас Грихальва. Портрет и впрямь оказался мастерским — со своей высоты Сааведра могла судить о качестве работы, хоть и невозможно было разглядеть детали. Но живой Томас в эту минуту не походил на свое изображение. На холсте он был лет на пять моложе, пятнадцатилетний.

«Через два года он пройдет конфирматтио и будет признан Одаренным…»

Сарио говорил, что и ему придется написать автопортрет. Пейнтраддо Чиеву.

— Сарио…

— Неоссо Иррадо, — прошептал он. — Гневный Мальчик… Точь-в-точь как я.

Томаса всегда считали хвастуном и пустомелей, кто бы мог подумать, что он способен написать такую картину? — Неоссо Иррадо.

— Так это — наказание, да? За дерзость?

"Священная кара для ослушников”, как сказал тот мальчишка — Но почему? Что он сделал плохого? И что сделают с ним? Нервным взмахом ладони Сарио откинул с глаз нечесаную каштановую челку.

— Бассда, Ведра. Подожди, сама увидишь.

Она подождала. И увидела. И ее вырвало на пол.

Глава 2

Сарио отпрянул столь поспешно, что ударился затылком о косой потолок. Он еще ни разу в жизни не испытывал такого омерзения.

— Матра Дольча! Ведра!

Но она не слышала его возмущенного шепота, не осознавала его ужаса и отвращения — ничего не осознавала, кроме своей обморочной слабости. Ее корчило, руки и ноги дрожали, рот судорожно хватал воздух, горло обволокла кислятина. Спутанные пряди волос рассыпались по лицу.

Нельзя было задерживаться в этой комнате. Сарио не осмелился закричать на Сааведру или как-нибудь иначе выразить свое недовольство — иначе внизу, в кречетте, их бы услышали, и тогда наказания не миновать. Такое унижение ему бы никогда не удалось стереть из памяти, проживи он хоть целую вечность.

Поэтому он сжал губы, преградив путь лавине язвительных упреков, и потянул Сааведру за холщовую блузу.

— Ведра, вставай! Вставай, надо уходить!

Она подчинилась. Кое-как поднялась на ноги, хотя горло все еще не отпускали спазмы. Прижала ко рту ладони — наружу рвалась очередная порция блевотины.

В тесной комнатушке нестерпимо воняло. Сарио вновь схватил Сааведру за блузу и потянул вниз по лестнице. Он хорошо знал эту лестницу, лучше, чем Сааведра. Без него, наверное, она бы заплутала в этом лабиринте.

— Наружу! — прошипел он. — Надо выйти наружу. Если они тебя слышали…

Может, слышали, а может, и нет. Выяснять не хотелось — огромный риск, если принять во внимание только что увиденное…

Вниз, вниз, вниз. Дважды отсчитав по четырнадцать ступенек, Сарио клацнул щеколдой, приотворил дверь и высунул голову в коридор и вновь дернул Сааведру за блузу.

— Ведра, пошли. Надо скорее на улицу.

— Сарио, хватит меня теребить! — Она рывком высвободила блузу, задрала ее и яростно вытерла лицо — будто Хотела стереть саму память о приступе слабости.

"Уж теперь-то Сарио не схватит меня за блузу”.

— Ведра, поспеши!

Наружу. Через чулан с узорчатой занавеской, по длинному извилистому коридору. Подальше от центральных комнат. Подальше от тех людей. Через дверь, которую Сарио торопливо отпер непослушными пальцами и с шумным вздохом облегчения распахнул.

Нахлынул свет. Щурясь и шатаясь, как марионетки в руках пьяного кукловода, они выбрались в переулок на самом краю квартала. В конце булыжной мостовой, которая сужалась к центру квартала, сходились две мелкие канавы для стока дождевой воды и отбросов. Но сейчас дождя не было, стоял погожий день, ослепительное солнечное сияние затекало в свежие раны их душ, неумолимо высвечивая правду о Чиеве до'Сангва, — о том, как он выглядит, о том, как происходит…

И вдруг забили колокола.

В чистых лучах летнего солнца лицо Сааведры было белым, как свеча в изголовье покойника. Побелели даже губы — она их сжимала так, словно боялась, что ее снова вырвет.

Чувство омерзения не отпускало Сарио, но жалкий вид Сааведры навел на благую мысль.

— Фонтан, — торопливо сказал он. — Пошли, Ведра, тебе надо умыться.

Он повел ее к фонтану рядом с Палассо Грихальва, самому большому фонтану на сокало в квартале художников, которые, так же как Сарио и Сааведра, жили тем, что продавали свои творения. Жара почти всех загнала под крышу — попивать охлажденные фруктовые напитки или предаваться сладостной дремоте, — но теперь колокольный звон манил к дверям.