Никто и никогда - Климова Элора

В Москве была осень, такая знакомая и привычная. Золотая осень, непохожая на серую и дождливую кейлорскую. Конец октября. А в Кейлоре только начала расцветать весна, только сошли снега и наконец исчезли белесые тучи.

Тоня и Денис, взявшись за руки, брели по двору, где прошло их детство и несколько лет юности, брели и не узнавали. Словно прошла целая вечность с тех пор, как они в последний раз гуляли здесь. Странными казались высотные блочные дома, примостившиеся у тротуара автомобили, ларьки с сигаретами и спиртными напитками, шумные подростки в одежде, утыканной булавками и обвешанной цепочками. Все было дико, непривычно и так отличалось от средневекового Кейлора…

— Я уже не смогу тут жить, — прошептал Денис, окидывая взглядом некогда родной двор. — Я стал другим, и нет уже пути назад.

Тоня вздохнула. Ее обуревали те же чувства. Но вместо того, чтобы выразить их обычными словами, она тихонько запела песню с первыми пришедшими на ум строками и мотивом:

• Птичьей песней за бархатным морем
• Моя новая жизнь отзовется.
• Над бескрайним широким простором
• Моя быстрая мысль пронесется.
• Уходя, я закрою все двери.
• Больше к прошлому нет возвращенья.
• И теперь я другая, поверь мне.
• Я сама принимаю решенья. 

• Я немало прошла испытаний,
• Тех, что даже тебе и не снились,
• Приложила немало стараний,
• На ошибках прилежно училась.
• Уходя, далеко я заброшу
• Ключи от замков, что навеки закрыты.
• Горевать я не стану о прошлом
• И оставлю все, что позабыто. 

• Далеко, за большими снегами,
• Мой дворец до небес вознесется.
• Не забыть то, что прожито нами,
• Но беда больше нас не коснется.
• И отныне безоблачным небо
• Над моей головой снова станет.
• И весна заблистает под снегом,
• Ветры буйные выть перестанут.
• Белым голубем ввысь 

• От того, что прошло,
• Улечу я теперь навсегда.
• Ты за мной поднимись
• Высоко-высоко!
• Не догонит нас никто и никогда.

Тоня замолчала, глядя на осенний пустынный двор. Тихо падали листья. Блестели на солнце серебристые лужи от недавно прошедшего дождя. Ветер пригнал сухой листочек, прижал его к носку Тониного ботинка. Девушка чуть подняла ногу, и он сорвался, полетел дальше. А она все продолжала смотреть на свою остроносую обувь с высоченным каблуком и множеством застежек.

— Они еще называют это зимними ботинками, — улыбнулась Тоня. — Да эти «ботинки» не то что нормальной кейлорской зимы — и осени не выдержат.

— Ага, — поддержал Денис. — А еще я думаю, что их придумал тот, кому не надо было убегать от кминэков по Черному Болоту.

— Точно, — засмеялась Тоня. — Потому что бегать в них невозможно. Я, если честно, даже ходить в них разучилась. И колготки эти давят… И юбка слишком короткая… И, чтобы подтвердить свои слова, она с недовольством дернула вниз подол модной черной мини-юбки.

— Не могу больше это носить, — вздохнула она. — Ты прав… Мы стали другими. Кейлор навсегда изменил нас. Как я смогу жить в Москве, в России, если мне нельзя будет колдовать?

— Да и мне будет непросто навсегда спрятать в шкаф Синий Меч, — вздохнул Денис. — Все-таки я воин и…

— Эй, урод!!! — как гром среди ясного неба, прозвучал откуда-то сзади грубый прокуренный голос.

Денис и Тоня не спеша обернулись, и оба не сдержали ироничного смешка. Им навстречу, набычившись, сдвинув набок кепку, с сигаретой в зубах шел их старый знакомый — Костя Воронин.

Он ни капли не изменился, разве стал чуть выше ростом и чуть менее накачанным. Голос еще слегка огрубел: видно, Костя в последнее время не расставался с куревом. А вот спеси в бывшем ухажере Тони ничуть не убавилось. Он по-прежнему считал себя пупом Земли.

Костя приблизился и остановился в паре шагов от них. Глаза его сощурились, губы растянулись в кривой усмешке, но едва он присмотрелся к Тоне и Денису повнимательнее, как она сейчас же сошла с его лица.

Он не помнил, чтобы его робкая «детка» когда-либо держалась так спокойно и уверенно. А Тоня смело встретила его удивленный и слегка раздраженный взгляд. На ее губах даже мелькнуло некое подобие презрительной улыбки.

Левая рука Харитонова непроизвольно потянулась к несуществующим ножнам и схватила воздух.

— Проклятье! — шепнул он по-латыни.

Тоня предупреждающе сжала его локоть и покачала головой, шепотом сказав: