Вампиры, сконы и Эдмунд Херондэйл - Бреннан Сара Риз

 — Я слышала, вы покидаете нас, мистер Бейн, — сказала Камилла. — Я буду сожалеть о вашем отъезде. Де Квинси организовывает самые известные вечеринки, и я слышала, что вы жизнь и душа любой компании, в которой присутствуете.

 — Мне тоже жаль уезжать, — сказал Магнус.

 — Могла бы я спросить, почему? — сказала Камилла, ее прекрасное лицо вскинуто, зеленые глаза блестят. — Я думала, что вам скорее подходит Лондон и что вы могли бы остаться.

Ее приглашение казалось практически непреодолимым. Но Магнус не был Сумеречным охотником. Он мог пожалеть того, кто страдал и был молод.

 — Этот молодой оборотень, Ральф Скотт, — сказал Магнус, оставив притворство. — Он влюблен в вас. И мне показалось, что вы тоже поглядывали на него с интересом.

 — А если это и правда? — смеясь, спросила Камилла. — Вы мне не кажетесь человеком, который мог бы отойти в сторону и отказаться от своего во благо другого!

 — Да, но я не человек. Ведь так? У меня есть уши, как и у вас, — добавил он, и это было слишком восхитительно — сама идея кого-то любить и не бояться, что скоро его потеряешь. — Но оборотни не бессмертны. Они стареют и умирают. У парнишки Скотта есть всего лишь один шанс на вашу любовь, когда я… я могу уйти и вернуться, снова найдя вас здесь.

Она прелестно надула губки.

 — Я могу забыть вас.

Он склонился к ее уху.

 — Если это произойдет, то мне придется напомнить о себе против вашей воли.

Его руки обхватили ее за талию, гладкий шелк ее платья ощущался под подушечками его пальцев. Он чувствовал, как его прикосновение волнует ее, и она тянется за ним. Его губы коснулись ее кожи, и он почувствовал, как она вздрогнула. Он прошептал:

 — Любите мальчишку. Подарите ему счастье. А когда я вернусь, то посвящу век восхищению вами.

 — Целый век?

 — Возможно, — дразня, произнес Магнус. — Как там говорится в поэме Марвелла?

«Я сотню лет на похвалу

Потратил бы глазам, челу;

На бюст, конечно, пару сот,

И тридцать тыщ для всех красот,

Что ниже. Каждой — век; к тому -

Век гимнов сердцу твоему». ^[9]

Брови Камиллы поползли вверх при упоминании о ее груди, но глаза сияли.

 — И откуда вы знаете, что у меня есть сердце?

Магнус приподнял свои брови, уступая ей в этом.

 — Я слышал, что говорят, будто любовь — это вера.

 — Будет ли оправдана ваша вера, — сказала Камилла, — покажет время.

 — Прежде, чем время покажет нам это, — сказал Магнус, — я покорно прошу вас принять небольшой символ моего к вам уважения.

Он сунул руку внутрь пиджака, который был сшит из голубой тончайшей ткани и который, он надеялся, Камилла сочла стильным, и вытащил ожерелье. В свете ближайшего фонаря блестел рубин в форме сердца насыщенного цвета крови.

 — Эту прелестную вещицу, — сказал Магнус.

 — Очень прелестную. — Ее голос звучал весело от такого преуменьшения.

 — Конечно, она не сравнится с вашей красотой, но что может сравниться? Она обладает еще одним качеством, помимо прелестности, чтобы предложить ее вам. На драгоценный камень наложено заклинание, предупреждающее о приближении демонов.

Глаза Камиллы широко распахнулись. Она была умной женщиной, и Магнус знал, что ей известна полная цена драгоценного камня и заклинания.

Магнус продал дом на Гросвенор-Сквер, а что еще ему делать с доходами? Он не смог придумать ничего более ценного, чем купить гарант безопасности Камиллы и приятное воспоминание о нем.

 — Я буду думать о вас, находясь далеко, — пообещал Магнус, застегивая кулон на ее белой шее. — Мне бы хотелось думать о вашем бесстрашии.

Рука Камиллы, как белый голубь, взлетела к сверкающему сердцу ожерелья и снова опустилась. Она взглянула Магнусу в глаза.

 — Ради справедливости я должна подарить вам что-то на память о себе, — улыбаясь, произнесла она.

 — О, да, — сказал Магнус, когда она придвинулась ближе. Его ладонь покоилась на ее тонкой талии, покрытой шелком. Прежде, чем его губы встретились с ее губами, он прошептал: — Если только ради справедливости.

Камилла поцеловала его. И в сознании Магнуса промелькнула мысль сделать свет фонаря ярче, и корпус из железа и стекла заполнил всю улицу мягким голубым светом. Он держал ее и обещание возможной любви, и в это теплое мгновение все узкие улочки Лондона, казалось, расширились, и он даже мог по-доброму думать о Сумеречных охотниках, а об одном даже больше остальных.