Рунная магия - Харрис Джоанн

Щелчком мертвых пальцев Хель заставила окно исчезнуть. На его месте возник изящный шелковый гобелен, умело и сладострастно затканный любовными сценами.

Бальдр увидел его и отвел глаза.

— Верни меня обратно, — безжизненно произнес он.

Хель не обратила на него внимания, снова щелкнула пальцами — и перед ними возник пиршественный зал со столами, уставленными тонким хрусталем, гранатами (традиционным любимым блюдом в Хель), медовыми пирожными, устрицами, засахаренными фруктами и винами всех цветов, от весенне-зеленого и темно-янтарного до золотисто-розового и фиолетово-черного.

Бальдр с отвращением смотрел на все это.

— Ты правда хочешь мне угодить? — спросил он. — Так отпусти меня!

Он снова отвернулся, а Хель, заскрежетав зубами, в последний раз взмахнула рукой…

— Любимый, — сказала она и предстала перед ним в облике Нанны, его жены, которая умерла на погребальном костре Бальдра, не в силах и дня прожить без него, и ничего не было ласковее и радостнее ее улыбки, и ничего не было мягче ее мерцающих волос.

Но Бальдр презрительно закрыл глаза и сжал губы, ничего не сказав.

Хель закричала от ярости и разочарования. Она посмотрела на часы смерти — их стрелки не сошлись еще лишь на волосок.

— Так уходи! — завопила она.

И в тот же миг ее крепость исчезла, а Бальдр вновь очутился в пустыне. Река сверкала и бурлила вокруг него. Сон, во всем своем цветистом смятении, лежал у его ног.

«Локи», — подумал Бальдр и головой вперед нырнул в стремнину.^[13]

Между тем силы Одина убывали. Мощь сна Локи крепла, словно борясь с его попытками спастись. Внизу Один видел брешь между мирами — воронку, сквозь которую бездна Хаоса казалась зрачком чудовищного глаза.

«Держись!» — крикнул он, но плечо онемело, ладонь стала скользкой от пота Локи. Один знал, что надежды нет, что их обоих засосет в щель между мирами, где тень черной птицы сотрет их из бытия, словно их и вовсе не существовало…

«Что ж, — произнес Локи сквозь зубы. — По крайней мере, ты попытался, брат. Это больше, чем я от тебя ожидал, если честно…»

Локи держался одними лишь кончиками пальцев. Он чувствовал, как они соскальзывают один за другим: указательный, средний, безымянный… «Один поросенок в Хаос ходил, — подумал Локи с внезапным трескучим смешком. — Другой поросенок дом сторожил…»

«Держись!» — в последний раз крикнул Один. Пальцы Локи выскользнули из его хватки, и он держался за воздух, пока…

…другая рука не высунулась из-за его спины и схватила Локи за волосы.

«Поймал», — произнес голос, который показался Одину знакомым. Один успел лишь поразиться, как он похож на голос Бальдра, когда раздался ужасающий грохот, словно все двери в Девяти мирах внезапно захлопнулись. Вот что произошло одновременно:

Стрелки часов смерти сошлись.

Брешь между мирами закрылась, словно ее никогда и не было.

Река Сон вернулась в свои берега, оставив бесконечные заиленные просторы испаряющегося времени сна на пустынных равнинах Хель.

Подвешенные сновидцы внезапно очнулись, кто-то вернулся в свое старое тело, а кто-то замер, подобно танцору посреди сложной фигуры, который неожиданно обнаружил себя в паре с совершенным незнакомцем, когда музыка оборвалась.

Мэдди со слезами проснулась на дальнем берегу Сна, но толком не помнила, почему плакала.

Фригг очнулась в теле женщины, которая сначала показалась ей простоватой и немолодой, но ярко сверкавшая на ее руке руна Этель наделяла ее простоту и не первую молодость достоинствами куда более значимыми, чем самая отменная красота.

Дориан Скаттергуд очнулся и увидел, что поверх шрамов на его правой руке красуется знак Турис, а Этель недоуменно смотрит на него, и лицо ее уже не вполне принадлежит ей одной и все же излучает красоту и любовь.

— Тор, — сказала она и протянула руку.

Адам Скаттергуд очнулся в полном здравии, не считая тоненького голосочка, который шептал и хныкал в глубине его головы…

Храбрый Тюр очнулся и обнаружил, что стал на три фута ниже, чем обычно.

Сахарок очнулся и обнаружил, что отчаянно цепляется обеими руками за Толстуху Лиззи. Мгновение они в замешательстве смотрели друг на друга, после чего пузатая свинка заверещала от ярости, вокруг нее начало расти обличье фигуристой, округлой особы с волосами цвета спелой пшеницы и лицом, перекошенным от злости и неверия.