Год Крысы. Путница - Громыко Ольга

— Рыска, а подвенечное платье где?!

— Платье? — отстраненно переспросила девушка. — Какое платье? Ой! Я же в него ребенка завернула и поясом обвязала… Так вместе и отдала.

— Вернемся? — Жар, не дожидаясь ответа, повернулся к веске. Она была еще видна, дымки из труб ткались в маленькое сизое облачко, уползавшее к востоку.

Но Рыска неожиданно помотала головой и, подняв на друга измученные, запавшие глаза, пояснила:

— Какое-то оно уже не шибко новое для подвенечного. И вместо седла лежало, и топтали его, и костерным дымом насквозь провоняло… А на пеленки в самый раз сгодится.

— Все равно труда жалко! — Жар расстроился чуть ли не больше подруги. — Ты ж его столько вышивала…

— Ничего, другое вышью.

Было бы еще для кого, — уныло подумала Рыска, взбираясь на корову. — Кому я, дура такая, нужна…

ГЛАВА 28

На въезде в столицу досмотр оказался не в пример дотошнее обычного. Местным приходилось показывать знак жителя, бляху на цепочке (даже у нищих такие были, медные), чужаков же не только обыскивали, но и допрашивали — как звать, зачем приехал, надолго ли? — записывая все в толстенную книгу. Покидать город надлежало через те же ворота, сверяясь с записями.

К ринтарцам стражники прицепились, как два репья к коровьему хвосту. То ли из подозрительности, то ли желая содрать побольше. Назовись Альк полным именем — и с господином Хаскилем без вопросов пропустили бы даже десяток вооруженных до зубов головорезов, но это было бы несусветной глупостью. Саврянин, напротив, надеялся, что его никто не узнает. Семь лет все-таки прошло, холеный розовощекий юнец превратился в матерого, широкоплечего и жилистого мужчину.

Но когда стражники придрались к мечам, собираясь оставить их себе до выяснения, не краденые ли — уж больно хороши для таких бродяг, терпение Алька лопнуло.

— Это мои. — Саврянин властно положил руку на ножны. — Путникам дозволяется въезжать в город с оружием. И нигде не написано, что оно должно быть плохим.

— Ишь путничек нашелся, — фыркнул стражник. — Если мы каждому на слово верить будем…

— Доказать? У тебя, — Альк ткнул его мизинцем в пухлое брюхо, будто указывая судьбе дорожку, — печень пошаливает. Этим летом — один к девяти. А у тебя…

Второй стражник попытался спрятаться за напарником, но саврянин не поленился сделать полукруг и неумолимо взял жертву на прицел пальца.

— Зима в этом году будет холодная. — Голос Алька был ровный, веский, что убеждало лучше всяких заверений. — Застудная чахотка, один к пятнадцати.

Стражникам дружно поплохело прямо сейчас. Второй, правда, попытался неуверенно возразить:

— А я слыхал, что видуны без крыс больше одного из десяти вытянуть не могут.

— Верно, — благодушно согласился Альк. — Так что с тобой мои шансы были бы (Нет-нет, что вы, я и не думал вам угрожать! Просто глянул на дороги, а там уж Хольге решать) всего один к полутора. Что-нибудь еще хотите узнать? Про родных, про друзей?

Стражники дружно затрясли головами и расступились, пропуская путника и его приятелей.

— Вот это мастер! — восхитилась Рыска, когда Жар, худо-бедно уловивший суть разговора, пересказал его подруге. — Ты что, каждому человеку можешь с ходу все дороги предсказать?!

— Нет, конечно, — отмахнулся Альк. — Но они в это поверили, и ладно.

— Так ты их просто обманул? — разочарованно спросила девушка.

— Насчет причин — да. Насчет шансов — нет.

— Это как?

— У путников есть понятие слепой поворот. То есть ты чувствуешь, что это может произойти, но не знаешь почему. Вероятность, что летом этот стражник умрет, действительно один к девяти. Как именно, я не знаю — перепьет, пристрелят, с лестницы свалится, — но все равно могу попытаться вытянуть, вслепую. — Альк с удовольствием вдохнул запах столицы — накаленных солнцем камней, сохнущей тины по краям сточных канав, цветов с лотка проходящей мимо торговки. Вроде бы везде те же камни, те же канавы, те же цветы, а родной город даже с закрытыми глазами узнаешь. — Но обычно путники за такое не берутся. Неизвестно, сколько сил придется приложить и что в итоге получится. Помнишь, как ты меня вылечила? Вот, то же самое.

Окраина столицы напоминала Крокаш, но чем дальше приятели шли, тем выше поднимались дома и шире становились улицы. Камень все больше вытеснял дерево, однако мрачнее от этого город не становился, наоборот: каждый дом пытался перещеголять соседей как сортом гранита — от черного до белого, со всевозможным крапом, — так и украшениями.