Невеста - Демина Карина

Далекие. Маленькие.

Не люди — игрушки.

И куколка-невеста в алом наряде… ее с трудом получается разглядеть, хотя Тора приникла к самому стеклу. Самой смешно стало от такого любопытства.

Вот только стекло почему-то вибрирует, мелко и часто.

Девушка отстранилась и, прижав к гладкой поверхности пальцы, закрыла глаза. Нет, ей не показалось.

Дрожь усиливалась.

И этот звук… тонкий… раздражающий. На грани слышимости. Он нарастал, вытесняя прочие звуки. Когда по окну с хрустом поползла трещина, Тора спрыгнула на пол.

Она отступала, не спуская взгляда с этой трещины, что, ветвясь, делила прозрачное полотно на части. Тора пятилась, пятилась… коснулась ручки как раз в тот миг, когда стекло с громким хлопком лопнуло.

Глаза закрыть девушка успела.

— Что про… — Дверь распахнулась, и Тору подхватили.

Подняли.

Передали кому-то.

— Леди, держитесь крепче…

Она не могла отнять рук от лица. Между пальцами текло.

— …ничего не бойтесь… портал…

— …контур нестабилен…

— …пробивай…

— …контур нестабилен! Закрываем… покинуть зону…

Грохот оглушал. Тора слышала знакомые хлопки, треск, скрежет. И когда все же решилась открыть глаза, то увидела черный мундир охранника. И еще колонну, которая медленно рассыпалась на куски. Она вдруг поняла, что сам дом, старый надежный дом, рушится.

Охрана выбила двери. В лицо пахнуло жаром.

В воздухе кружились искры.

А Тора вспомнила, где слышала прежде этот утробный рокот, что доносился из-под земли: в Каменном логе. Так звучали молодые жилы, прорываясь к поверхности.

— Жила…

Кто-то закричал.

И, кажется, еще заплакал. Возможно, что сама земля — ей было так жарко. И цветы сгорали, превращаясь в пепел. Тора хотела вырваться, но ее не отпустили.

С протяжным стоном сползала крыша, и стена осела на ребрах колонн. Сыпались камни, подымая тучи не то еще пыли, не то уже пепла. Жила же рвалась на свободу.

— Отпустите… — Торе нужно было найти мужа.

Но ее не услышали. И не выпустили.

Гвардеец бежал, нес ее прочь, не понимая, что спастись все равно не выйдет. Если жила прорвется, то неважно, как далеко он убежит. А Тора должна увидеть Виттара.

Ее передали из рук в руки.

И снова.

И остановились все-таки среди яблонь, листва которых стремительно желтела. Слева и справа встали черные тени. Стальной клин охраны отрезал Тору от мира.

До нее доносился лязг. Грохот. Чей-то вой, переходящий в скулеж.

Сквозь дым воняло кровью.

— Не надо смотреть, леди, — сказали ей и прижали голову к жесткой ткани, еще пуговица с короной впилась в щеку. — Не надо…

Все стихло в один миг. И когда Тора скинула слишком уж заботливую руку, то увидела, что тот мир, цветочно-солнечный, исчез. Розы. Дорожка. Арки…

Ей позволили встать на ноги. И удерживать не стали. Тора шла по черной земле, зажимая царапину на щеке рукавом. Охрана держалась рядом, но не мешала.

Пепел… сажа… мертвецы… много мертвецов. Скамьи перевернуты. И беседка рухнула.

Лучше на беседку, чем на мертвецов… Но Тора должна убедиться, что Виттара среди них нет.

Как хорошо, что Виттара среди них нет.

— Тора? Тора, девочка моя, ты цела? — Он был черен и страшен.

Дымом пропах.

И кровью.

Цела. Только вымазалась, кажется… и стекло лопнуло.

Шрамы останутся.

— Цела… — Дрожащие пальцы Виттара гладили щеку. — Цела… хотя бы ты… не смотри на него.

Тора хотела бы отвернуться.

Столько лет прошло… Белая кожа. И волосы белые, разлетевшиеся прядями по пепельному ковру. Вывернутая рука. Да и само тело неестественно переломано, почти перекушено пополам. Равновесие черного и белого нарушает красная-красная кровь.

— Я дурак… — Виттар прижимал Тору к себе. — Если бы ты знала, какой я дурак…

Чуть дальше, за рухнувшей беседкой, лежал золотой пес. Он был огромен и страшен.

— Поверил, что могу все изменить…

Пес поднял голову и завыл.

Глава 39

ДЕТИ ВОЙНЫ

Главное — не споткнуться.

Не упасть.

Не наступить на подол собственного платья. И чтобы шлейф не зацепился за какую-нибудь коряжину, с моей-то удачей. Зачем я вообще на шлейф согласилась? И на плечи открытые… И не следовало отказываться от корсета, пусть и неудобный: а то корсаж зашнурован плотно, но ощущение такое, что стоит выдохнуть — и платье съедет.