Креститель - Прозоров Александр

— А ежели так, — поинтересовался Олег, лежавший неподалеку, — почему по тракту все ездят, а не по прямой?

— Узкая эта гать. Пока рыли, возам с рудокопскими телегами там не разъехаться было. А с той поры, как железо из Себежской вязи рыть перестали, заброшена гать. Нет там никого. Ни людей, ни жилья. Слухи нехорошие про болото бродят. Коли бояре с холопами оружными идут, то удальства ради по ней скачут. А путники простые, смерды здешние не суются. Опасаются. Мы же коли кругом пойдем, к наказанному сроку не успеем. Князь Полоцкий, может, и простит. А может, и осерчает. Коли по прямой — так даже, на день ранее доберемся…

— Что за слухи-то?

— Про нежить болотную, про русалок да водяных.

— Сама-то не боишься нежити?

— А че ее бояться, коли чародей сильный с нами?

— Ты чего молчишь, ведун? — приподнялся па локте богатырь. — Как мыслишь, стоит князя Полоцкого уважить?

— То не князю, то боярыне нашей услуга, — поправил Середин. — Скажи, красавица, а с боярскими отрядами ничего на гати не приключалось?

— Нет, вроде. Не слыхивала ничего недоброго.

— Откель тогда слухи нехорошие?

— Не ведаю, — пожала плечами девушка. — Люди речи всякие ведут. И про гать Себежскую тоже. Так что, бояре, пойдем короткой дорогой?

— Пошли, — спокойно зевнул ведун. — Нечисть так нечисть. Первый раз, что ли?

— Что разлеглись, лентяи?! — тут же захлопала в ладони Пребрана. — Запрягайте, хватит валяться! Ночью поспите.

Олег тоже дернулся было, но сообразил, что командует девушка холопами. А ему можно еще маленько полежать. Хорошо всё-таки, когда не сам по себе едешь, а по поручению. И накормят, и напоят, и копей оседлают. Если бы еще только при этом никто голову отвертеть не норовил…

Середин рывком вскочил, пошел по полю, внимательно оглядываясь.

— Ты куда, ведун? — окликнул его богатырь.

— Береженого и судьба бережет. — Заметив старое кострище, Олег наклонился, собрал в кулак золу и аккуратно пересыпал в поясную сумку. — Можжевельника бы еще найти. Но придется обходиться тем, что есть.

Спустя четверть часа обоз обогнул поросшие молодой травкой стены Себежа и втянулся под сень прохладного березняка. Теперь, внимательно вглядываясь в сырую дорожную колею, впереди ехали ведун с Радулом. Болото дело такое — провалиться в промоину легко, а вот выбираться замучаешься. Боярские холопы держались позади, уже не веселясь, как прежде, и всё отмахиваясь от комаров.

— Интересно, — негромко отметил Олег. — Березняк тут дикий, али специально сажали?

— Кому она нужна, береза-то? — хмыкнул богатырь.

— Не скажи… — покачал головой Середин. — В нашем кузнечном деле березовый уголек — очень даже неплох.

— Ты еще и кузнец?

— Есть немного.

— Я так и знал.

— Что?

— Что все кузнепы — колдуны тайные.

Олег усмехнулся, поглядывая по сторонам. Сыро, слякотно — но крестик холодный. Стало быть, поблизости нечисти нет. Наговорили люди на Себежскую гать… Он легонько потрепал лошадь по гриве и завел:

• Звенели колеса, летели вагоны,
• Гармошечка пела: «Вперед!»
• Шутили студенты, дремали погоны,
• Дремал разночинный народ.

• Я думал о многом, я думал о разном,
• Смоля папироской во мгле,
• Я ехал в вагоне по самой прекрасной,
• По самой прекрасной земле…

— А что такое «вагон»? — перебил Олега боярин, не дав толком изобразить из себя «Любэ».

— Повозка такая, крытая и очень большая, — пояснил Середин.

— А «папироска»?

— Ну, это вроде фитиля, чтобы огонь долго не гас.

— А «погоны»?

— Что-то воды как будто прибыло, — указал под копыта ведун, зарекшись петь еще хоть что-нибудь.

— Да, подтапливает, — согласился боярин. — Как бы не утопли в болотине этой.

Копыта уже не чавкали в грязи, а расплескивали воду; возницы поджали ноги, чтобы не зачерпнуть поршнями. Олег дал гнедой шпоры, промчался рысью еще саженей сто — и внезапно оказался на рыхлой, как старая хвоя, но сухой и достаточно твердой почве.

— А вот и гать, — потрепал он лошадь по шее. — Не обманула, значит, Пребрана. Есть дорога.

Деревья поначалу просто поредели, там и сям поднимаясь над мхом на серых округлых кочках; кора берез все больше подергивалась черными проплешинами, а сами деревья делались тощими и гнутыми, пока, наконец, не исчезли совсем. Вправо и влево, упираясь в черный гнутый горизонт, на несколько верст раскинулась равнина. Кое-где наружу выпирали кочки, кое-где проглядывали черные провалы среди серых мшистых окон — но никаких островков или взгорков в пределах видимости различить не удавалось.