Черный Янгар - Демина Карина

У меня никогда не спрашивали, что мне нравится, и я не знаю, как принято отвечать.

– Пожалуй…

Еще один обычай.

Еще один подарок, который я принимаю с благодарностью.

Медвежонок… смешно.

Отец пришел бы в ярость, ведь на гербе Ину – вставший на дыбы медведь. А Янгар… он не хотел посмеяться над древним родом, привязав меня к его истокам через имя. Он просто сказал, что думал.

Откуда я знаю?

Просто знаю. Он что-то делал со мной. Этими прикосновениями, ласковыми, нежными, до сегодняшнего дня ни один человек не прикасался ко мне. Словами. Тоном. Самой своей близостью, которая больше не пугала. А может, и не Янгар был виноват, но само место и безумная богиня, вязавшая наши судьбы.

И теперь я молчала из страха все перечеркнуть.

Не знаю, что будет дальше, но эта ночь принадлежит мне.

Ночь и мужчина.

– А ты подаришь мне имя? – Янгар заглядывает в глаза.

У самого – черные, и не различить, где зрачок переходит в радужку. Но эта чернота, знак ли божественной крови, свидетельство ли проклятия, больше не пугает.

Бездна, в ней спрятанная, приняла меня.

– Да.

– И какое?

В темноте проскальзывают искры. Быть может, они лишь отражение пламени, но я, преодолев робость, касаюсь его виска. Имя приходит само.

– Катто.

– Змей? – Шепот Янгара тревожит огонь.

И меня охватывает дурное предчувствие: змей – запрещенный знак. Но слово сказано, и Кеннике услышала.

– Все будет хорошо, поверь, – сказал мой змей, прижимаясь щекой к моей ладони.

Что было дальше?

Горячая вода подземных источников. Запахи серы и камня. Черной смолы, которая стекала по деревянным опорам факелов. Чаша. Скользкий подземный жемчуг, который просится в руки, и Катто ныряет, чтобы вытащить самый крупный камень. Без воды он сохнет и рассыпается известковой пылью.

А мой муж выглядит донельзя удивленным.

Он не знал, что подземный жемчуг живет лишь в озере, его породившем?

Не знал.

Была краска, расходившаяся по воде разноцветными пятнами. И смуглая, с красным отливом кожа Катто. Намокшие, отяжелевшие косы его и влажные пряди, что обвивали мои руки, подобно водорослям.

– Ласковый медвежонок. – Мой муж смеется. И от смеха его мое собственное сердце стучит быстрее. Он же, прижимаясь щека к щеке, мурлычет колыбельную. Его руки надежны, как опора мира. И я хватаюсь за них, боясь потеряться.

– Все хорошо, медвежонок. Все хорошо. – Он утешает меня.

Был камень на кожаном шнурке и склоненная голова Катто. Он терпеливо ждал, когда я узел завяжу, а шнурок все выскользнуть норовил. И я вязала вновь и вновь, а заодно гладила шею мужа.

– Я смотрю сквозь него на солнце. Тогда возвращается лето.

Камень тускло мерцает.

Наверное, это глупость и сейчас Катто рассмеется, но он серьезен. И подарка касается бережно. А вот узел проверяет на крепость.

– Не хочу потерять.

Это ложь, что Янгхаар Каапо покрыт черным волчьим волосом. Его кожа гладка, вот только шрамов на ней бессчетно. Они – узор, который я пытаюсь изучить.

– Лето. – Мой муж провел по камню мизинцем. – В тебе очень много лета.

Был ответный дар. Шестигранная монетка, позеленевшая от старости. И шелковый шнур поизносился. Но я накрываю монетку ладонью, и она прилипает к коже.

– Один дирхем. – Катто отстраняет ладонь и, наклонившись, целует и монету, и кожу. – Когда-то я столько стоил.

Сказав это, он впивается пальцами в мой подбородок и заставляет запрокинуть голову. Еще не больно, но почти уже. И не Катто, но Янгхаар смотрит мне в глаза. А чернота его собственных непроницаема.

Бездна подобралась к самому краю.

– Ну что, дочь Ину, твой отец хотел знать, где мои корни.

– Он. Не я.

А Янгар не слышит.

– Сгнили. Давно. По ту сторону моря. Я понятия не имею, кто моя мать. Возможно, женщина, которой не повезло попасть в плен. Возможно, шлюха… хотя там, где я был, одно идет за другим. И я не знаю, кем был мой отец. Да и знать не хочу. Мне не нужен род, чтобы чувствовать себя сильным.

Он уже не целует – кусает губы едва не до крови и отстраняется.

– Я был рабом. И сам добыл себе свободу.

Я же слышу его боль. Она вплетена в его кожу рисунком шрамов. И той характерной неровностью ребер на левом боку, которая остается после того, как неправильно срастаются кости. И злостью, которая исходит от бессилия: прошлое не изменить.