Вавилонский голландец - Фрай Макс

– Да, жаль… – вздохнул переплетчик, поставил опустевший стакан, вновь собрал свои книги в высокую стопку и, придерживая их подбородком, кивнул: – Ну, может быть, еще увидимся!

– Все может быть.

Два бумажных обрывка, оставшихся на прилавке после ухода покупателя, Газировщик заметил не сразу. Один из них – полоса примерно в треть страницы – угодил в лужицу и слегка потемнел от воды, но текст читался вполне свободно:

…бы сохранить свои воспоминания, фамы обычно бальзамируют их: уложив воспоминанию волосы и характерные признаки, они пеленают его с ног до головы в черное покрывало и прислоняют к стене в гостиной с этикеткой, на которой значится: «Прогулка в Кильмес» или «Фрэнк Синатра». У хронопов не так: эти рассеянные мягкие существа позволяют воспоминаниям носиться с веселыми криками по всему дому, и те бегают между ними, а когда одно из них запутается в ногах, его нежно гладят, приговаривая: «Смотри не ушибись» или «Осторожней на лестнице». Поэтому в доме у фамов порядок и тишина, в то время как у хронопов все вверх дном и постоянно хлопают две…

Другой обрывок, хоть и не пострадавший от газировки, читать было гораздо труднее: толстая хрупкая бумага изрядно пожелтела, а вычурный шрифт выцвел:

…и токмо от птичьего пения к нещастному память может вернуться, ибо каждая малая птаха песней Господа славит, и беси от того звука бегут и расточаются. А то есть еще птица золотая, цветом Солнца, и говорят, что ежели выкормит ее тот человек, что в жизни своей от беды не бежал и всякую жажду утолял, то от сладкозвучной ея песни не токмо память пробудится, но и мёрт…

На оборотной стороне тоже был какой-то текст, но Газировщик, вместо того чтобы прочесть и его, задумался, улыбнулся и сунул руку в карман белого фартука, перебирая там мелкие монетки. Интересно, до которого часа работает зоомагазин?..

Зима в городе короткая: месяц-другой, и вот уже утягиваются тучи к заливу, набухают на кустах первые бутоны, прорастают среди прошлогодней травы свежие стрелки, наливается жаром солнце, возвращается на площадь Газировщик. Но на этот раз рядом с его обычной тележкой появился еще и низенький столик, сплошь заставленный птичьими клетками, заботливо укутанными в шелковые платки.

На столь вопиющее нарушение традиционного вида площади немедленно обратил внимание вышедший насладиться первым теплым деньком муниципальный советник – тот самый, что неоднократно поднимал на заседаниях совета вопрос о том, что тележка с прохладительными напитками, занимающая свое место всего-навсего сто лет, должна быть выдворена за пределы исторической части города.

– Что это, друг мой? – сурово обратился он к Газировщику.

– Видите ли, господин советник, когда я был ребенком, мой дед рассказывал, что прежде едва ли не в каждом доме обязательно держали канарейку и из окон доносились птичьи трели. Вот я и подумал о том, что для наиболее полного воссоздания атмосферы прежних лет хорошо бы…

Советник важно покивал:

– Да-да, друг мой, это мысль ценная и важная, и я непременно прослежу, чтобы на следующем же заседании городского совета вас поощрили и возместили все понесенные расходы. Ну-с, послушаем, – и он стянул платок с ближайшей клетки.

Золотистая птичка открыла черные глазки-бусинки, несколько раз недоуменно моргнула, встрепенулась и залилась трелью столь нежной и пронзительной, что две старушки, в неспешной беседе пересекавшие площадь, невольно смолкли, остановились и оглянулись.

* * *

– И говорят, что по ночам, когда туристы уже спят в своих гостиницах или веселятся в Новом городе, на узких улочках появляются экипажи, двери домов распахиваются и оттуда выпархивают дамы в изящных шляпках, а мужчины в форме времен позапрошлой войны галантно подсаживают их в коляски. И звучат до рассвета вальсы и фокстроты, и горят газовые фонари… Вот только хозяин Фарфоровой чайной недоволен: теперь старушки днем отсыпаются и больше не покупают его сдобные крендельки.

– Все это хорошо, конечно, – усмехнулся переплетчик. – Вот только… Ну ладно, Кортасара у нас и так три экземпляра, но как мне теперь восстановить «Научение о дивных свойствах тварей земных, птиц небесных и гад морских»? Ее ж с тысяча семьсот двенадцатого года не переиздавали!

Алексей Толкачев

Французская книга