Лихорадка в крови - Сандему Маргит

От возмущения он ущипнул ее за бедро.

Виллему вскрикнула, все повернули головы в их сторону. Двое с лошадью были уже далеко, но кричать все равно не следовало!

Виллему обиженно посмотрела на Доминика.

— Ничего страшного не случилось, — мрачно сказал Доминик. — Я нечаянно толкнул Эгона в бок.

Конечно, перед ним была Виллему! Ее лицо вспыхнуло одновременно и от негодования, и от чувства вины. Она была разоблачена, и Доминик, мягко говоря, не пришел в восторг от их неожиданной встречи. Виллему никогда не видела его таким сердитым.

Доминик встал.

— Должно быть, мы слишком близко подошли к селению, — сказал он. — Но в любом случае надо ехать дальше.

Солнце жгло немилосердно. Виллему наконец решилась снять мундир и остаться в рубахе, как все. Но широкополую шляпу она не сняла — шляпа защищала от солнца ее нежное лицо.

Отряд проезжал по мрачной и пустынной местности. Время от времени леса сменялись обширными болотами. Всем было не по себе — они в любую минуту ожидали удара в спину.

— Удивительно, что те двое нас не заметили, — сказал Йенс.

— Впредь надо держаться подальше от селений, — отозвался Доминик. — Не понимаю, как только люди находят здесь себе пропитание!

Однако вольные стрелки уже давно обнаружили маленький отряд. С вершины каждого холма за Домиником и его солдатами следили внимательные глаза, и по цепочке передавалось сообщение: в лесу шведские солдаты!

Вольные стрелки ждали лишь удобного случая, чтобы напасть, и уже мысленно готовили для шведов самые изощренные пытки.

— Сейчас их даже не трогайте, — сказал атаман вольных стрелков своим людям. — Они сами угодят к нам в ловушку.

Путь становился все тяжелее. Болота кончились, лесистая местность постепенно сменялась скалами, изрезанными глубокими расселинами.

Доминик остановился.

— Прямо ехать нельзя, — решил он при виде узкой теснины, открывшейся перед ними.

— Но ехать в объезд — слишком далеко, — возразил Ёте.

— Тем более, что для этого пришлось бы возвращаться немного назад, — поддержал его Кристоффер.

— Другого выхода нет, — сказал Доминик. — Вид этого ущелья не внушает мне доверия. Неровен час, мы столкнемся там с вольными стрелками…

— Не беда! Что нам стоит справиться с горсткой разбойников! — настаивал Кристоффер.

Доминик вздохнул:

— Тогда я должен открыть вам правду, — сказал он со вздохом. — Среди нас есть женщина. И мы не должны подвергать риску ее жизнь.

Солдаты с недоумением уставились на него, потом медленно повернулись к Виллему — они сразу догадались, кто из них женщина. Виллему покраснела и опустила глаза.

— Черт подери, разве ты не мужик и у тебя нет троих детей? — проговорил Йене.

— Солдата по имени Эгон среди нас нет, — объяснил Доминик, голос его звучал жестко. — Зато есть моя своевольная кузина, которая в угоду своему капризу последовала за мной. Похоже они с Эгоном поменялись местами. Я слишком поздно это обнаружил, иначе сразу отослал бы ее обратно. Теперь нам придется считаться с ее присутствием. Солдаты на миг потеряли дар речи.

— Но в седле она держится, как настоящий мужчина, — заметил Кристоффер, который понимал толк в верховой езде.

В глазах Ёте вспыхнул огонек, и это не укрылось от внимания Доминика.

— Никто из вас не прикоснется к ней даже пальцем! — строго предупредил он солдат. — Даже думать об этом не смейте. Ясно?

Все кивнули, однако у Ёте, казалось, зародилась своя тайная мысль. Доминик понял, что за ним нужен будет глаз да глаз.

— Сейчас я ваш командир, и вы все как один должны мне подчиняться, иначе мы не сладим с вольными стрелками, если встретим их на пути, — сказал он. — Поэтому держитесь от нее подальше!

Солдаты новыми глазами посмотрели на Виллему. У Йенса появилось отеческое желание защитить ее. Фольке был рад, что теперь не он самый слабый и беспомощный в отряде. Кристоффер не мог скрыть досаду, а Ёте… Ёте был похож на кота, загнавшего крысу в угол.

«Теперь только Господь может помочь нам», — подумал Доминик.

— Итак, поворачиваем и едем в объезд, — распорядился он.

На другом склоне ущелья снизу и до самой вершины громоздились неприступные скалы. Проехать там нечего было и мечтать.