В ловушке времени - Сандему Маргит

— Он должен прийти к этому сам. Да и тебея этого открывать не стану, — улыбнулся Ганд. Тува покраснела.

— И все равно я не понимаю! Ведь сказано же, что он Избранный, и что в нем течет, помимо всего прочего, кровь ангелов тьмы, и демонов ночи, и демонов бури, — если у них вообщеесть какая-то кровь, она, наверно, зеленого цвета, а впрочем, кто его знает. Вдобавок он еще седьмой сын седьмого сына. Но ведь и ты, и Имре, и Марко до тебя, и многие из духов предков наделены такими совершенствами, какие Натаниелю и не снились! На что он тогда Людям Льда, вам же ничего не стоит взять и стереть Тенгеля Злого в порошок!

— Этого мы не можем, — ответил Ганд. Его изумительной красоты глаза посерьезнели. — У Натаниеля есть одно качество, которое превосходит все наши совершенства. Однако… раз уж мы об этом заговорили, я осмелюсь утверждать, что и остальные способны дать Тенгелю Злому решающий бой! И тут уж тебе никуда не деться, — мрачно заключил он.

Она сидела и смотрела на него как завороженная. Услышав же его последние слова, она отвела глаза и угрюмо проговорила:

— Не желаю я помогать Натаниелю. Я сглупила и помогла им. А он меня за это выругал.

Ганд положил руку ей на колено, она согревала сквозь ткань, как теплое мамино одеяло, только была наэлектризована.

— Судьбоносный час пока еще не пробил, — заверил он ее. — У тебя есть время все обдумать. Обещай мне, что ты серьезно поразмыслишь над тем, чего же ты хочешь!

— Это я запросто, — равнодушно произнесла она. Ганд отнял руку, и она почувствовала облегчение.

— А теперь ты должна поспать, — сказал он ласково. — У тебя был тяжелый день.

— Но я…

Она хотела сказать, что спать ей совсем не хочется, но он провел рукой по ее лицу, сверху вниз, и не успела она оглянуться, как уже примостилась в уголку и глаза у нее сами собой закрылись.

Ее разбудил крик проводника: «Следующая остановка — Осло!» В купе, кроме нее, никого не было.

Тува твердо придерживалась своего решения не видеться больше с Натаниелем. Его поведение на борту «Стеллы» уязвило ее до глубины души.

Ей удавалось избегать его, не привлекая внимания мамы Винни. Она уверяла, что они по-прежнему встречаются и продолжают свою необычную совместную работу, заключавшуюся в том, что он должен был сделать ее более «покладистой», а она должна была немножко расшевелить его, придать ему решимости и отваги.

Но ни о каких встречах, естественно, не могло быть и речи.

Тува хотела напрочь забыть обо всем, что приключилось на борту «Стеллы». Вычеркнуть это из памяти, как будто ничего и не было, ибо воспоминание об этой поездке причиняло ей слишком сильную боль.

Туве долго не удавалось устроиться на работу. Стоило ей попасть на прием к очередному начальнику, как при виде ее он сразу же шел на попятный. Их не столько отпугивала ее внешность, — с этим еще можно было примириться, — сколько то, что при виде их настороженности Тува приходила в ярость, и желтые глаза ее враждебно вспыхивали. Так что всякий раз она оставалась ни с чем.

Винни пришлось в конце концов это признать. Но ей удалось подыскать для дочери работу на дому. Тува сделалась консультантом в издательстве, и как оказалось, это был неплохой вариант. Она взялась за ум, да и сама была всем довольна.

Но по возвращении из Вестланна ее ничего не радовало.

Тува пребывала в смятении.

Почему именно ей достался такой блестящий защитник, как Ганд? Ее непосредственным помощником был, разумеется, Имре, но ведь он так давно не показывался. К тому же он стар. Но пусть только Ганд не думает, что она…

Ну хватит, она повторяет это чуть ли не каждую вторую минуту, каждый божий день.

«Я злая, — подумала она про себя. — И я себя прекрасно при этом чувствую. Это моя единственная радость в жизни. Строить дьявольские козни удачливым и порядочным и убийственно скучным людям!

Ну и позабавилась же я, когда у нас в последний раз были гости!

Естественно, я к ним не выходила, мне обрыдло смотреть, как люди реагируют на мою внешность. Но с лестницы мне было видно, как в прихожей эта дуреха Эвелин вертится перед зеркалом. Делает томные глаза, посылает своему отражению обольстительные улыбки. Короче, дура дурой! Я немножечко поколдовала — и что же она увидала в зеркале? Я особенно даже и не старалась, а так, исказила самую малость ее отражение. Глаза оказались посажены близко-близко, прямо по бокам длинного, узкого, блестящего носа, ротик стал до смешного крошечным, нижняя челюсть — широченной, как амбарная дверь, а подбородок вытянулся в бесконечность. Ой, какой тут поднялся крик! Меня она, естественно, не заметила. С ней сделалась форменная истерика, она сидела на тумбочке для обуви и ревела от страха.