Год полнолуний - Прозоров Александр

— Нет, мама, не знаешь.

— Обидно. — Впрочем, лицо Антонины Митрофановны ни малейшей обиды не выражало. — Хоть познакомишь, донжуан?

— Ну, не все сразу… — замялся Трофимов.

— Жалко, жалко, — покачала головой мама и с улыбкой закончила: — А все же почаще бы такие гости. Какой порядок был бы в доме…

Весь вечер Антонина Митрофановна с интересом ждала. Однако гостья не появлялась. Не было ее ни в семь, ни в восемь. И до девяти никто не появился. Разочарованно вздыхая, Сашина мама просидела у телевизора до одиннадцати вечера, потом махнула рукой и улеглась спать. К полуночи из-за стены донеслось сладкое посапывание, и примерно в то же время Саша вышел из дому. Вскоре он уже приплясывал от холода на темном Московском шоссе.

Сугробы к апрелю изрядно похудели, на газонах появились проплешины земли с жухлой прошлогодней травой. От снежных куч тянулись тощие ручейки, неизменно замерзающие на ночь. Ветер из морозного стал влажным, но не менее пронизывающим. Не изменилась только консервная банка, кем-то заботливо пристроенная на нижней ветке тополя.

Трофимов довольно долго мялся на автобусной остановке, сжимая небольшой букетик и внимательно осматриваясь по сторонам, но появление девушки все-таки проглядел.

— Это мне?

— Да. — Саша повернулся на голос и протянул Синичке тюльпаны.

— Спасибо. Мне уже лет триста никто цветов не дарил! — Она прижала букет к груди.

— А где все?

— А кто тебе нужен?

— Ты, — ответил он без колебаний.

— Я здесь, — засмеялась она.

— Тогда пойдем?

Вместо ответа она взяла Сашу под руку и положила голову на плечо. Идти, чувствуя девушку так близко, было не очень удобно, но чертовски приятно.

В прихожей Синичка сразу скинула шубу и крутанулась перед зеркалом — ее плотно обтягивало темно-бордовое платье с глубоким вырезом на спине и единственной застежкой сзади на шее. На фоне платья белые волосы казались светящимися, в ушах хищно блеснули рубиновые серьги. У Трофимова появилось такое странное чувство, будто он пытается проглотить аппетитный кусок вырезки вдвое больше своего желудка. Синичка резко остановилась, косо посмотрела на молодого человека:

— Саша, ты меня еще любишь?

— Почему еще? Я тебя просто люблю. Очень.

Синичка порывисто обняла его, отпустила, взяла за руку. Они вошли в комнату. Саша заботливо усадил ее в кресло.

— Я за шампанским схожу.

— Разве я тебе не нравлюсь?

— Почему? Очень…

— Тогда почему ты хочешь замутить свою голову? Посмотри лучше на платье! — Она вскочила, прошлась по комнате. — Я его в твоем журнале увидела. Нравится?

— Очень!

— Там еще другое было, с широкой юбкой, может, лучше было его сделать?

— Не знаю…

— Ты же его видел! Похожее, но с широкой юбкой.

— Да…

Можно подумать, Трофимов хоть раз заглядывал в этот дурацкий журнал мод!

— Сашок, но я хочу знать, в каком платье я тебе больше нравлюсь, в том или этом?

— Ты мне и без платья нравишься, — попытался отшутиться Трофимов.

— Да? — Синичка, кинув хитрый взгляд, подняла руки к затылку; послышался тихий щелчок, платье медленно стекло на пол, а девушка скромно потупила глазки и с наивностью в голосе спросила:

— Так?

Трофимов подавился воздухом. На ней не было ничего! И она была потрясающе красива! Чуть тронутая загаром атласная кожа, высокие девичьи груди, ровный живот, стройные ножки. Между холмами грудей соблазнительно блеснул медальон.

— Ты простудишься! — лживо забеспокоился Трофимов, сдернул с кровати покрывало и откинул одеяло. — Забирайся скорее!

Синичка юркнула в постель и тут же требовательно пожаловалась:

— Холодно!

— Сейчас будет тепло. — Он быстро разделся и забрался к ней.

Саша так и не узнал, насколько на высоте оказался он в первую ночь. Ему было так хорошо, что все просто вылетело из головы. Он не помнил, что делал, как, сколько времени прошло. Словно бомба взорвалась в голове в тот самый миг, как только он коснулся ее тела, и волна наслаждения раскатилась, затмевая разум, выходя изо всех пор маленькими капельками. Потом Саша долго и неохотно приходил в себя, и когда стал воспринимать свои мысли, то поклялся, что в следующий раз сделает все возможное, но ей будет так же прекрасно.

— Любимый мой, ты пришел. — Она гладила его по ногам, целовала лицо, шею, грудь, и шептала: