Последний из рыцарей - Сандему Маргит

Тристан извинился и вскрыл письмо.

Оно было очень короткое, и в самом деле от Виллему.

«Элистранд, конец лета 1696.

Дорогой кузен-отшельник!

Сколько лет мы не виделись? Я уже даже не помню.

А теперь слушай! Мы нашли-таки того неизвестного родственника! Но теперь не знаем, что делать. Он доставляет нам много хлопот. Поэтому необходим семейный совет, да и вообще нам всем уже давно пора повидаться.

Я написала в Сконе твоей сестре Лене и ее мужу. Смоим свекром Микаелом и нашим сыном Тенгелем мы поговорим, когда вернемся в Швецию, поэтому их я не приглашала приехать сюда. Мы не уедем из Гростенсхольма, пока вы все в него не приедете. Тристан, это очень серьезно. Ульвхедину — так зовут нашего родственника — грозит смертный приговор, нельзя допускать его исполнения. Он женат на Элисе, дочери арендатора, который жил у нас в лесу, но ты ее, конечно, помнить не можешь. У них есть сын, Йон. Он тоже отмечен печатью Людей Льда. Нам надо вместе обсудить происхождение Ульвхедина. Его появление оказалось для всех нас несколько неожиданным.

Поэтому приезжай сразу же! Мы уже мечтаем вернуться домой в Швецию, но не уедем отсюда, пока вы все не приедете и мы не устроим семейный совет.

Твоя смиренная кузина Виллему».

— Смиренная, Виллему! — Тристан даже засмеялся. — Кто бы говорил! Какая угодно, но только не смиренная! — Он сложил письмо и вернулся к Хильдегард и Марине.

Хильдегард вопросительно смотрела на него.

— Не беспокойтесь, герцогиня, ничего важного это письмо не содержит, — равнодушно сказал он.

В тот же день он получил письмо от своей сестры Лене. Она очень жалеет, но они не смогут поехать в Норвегию — их престарелая родственница Леонора Кристина, вдова Корфитца Ульфельдта, пригласила всю родню в монастырь Морибу, чтобы проститься со всей семьей перед смертью. К сожалению, Элеонора София, их общая родственница, которая живет у Лене, так слаба, что не может поехать без Лене. Лене уже известила об этом Виллему. Но если Тристан поедет в Норвегию, Лене надеется получить от него письмо с подробным рассказом о встрече родичей.

Когда гостьи Тристана удалились к себе — им отвели две красивые большие комнаты, и каждой даме должна была прислуживать своя камеристка, — Тристан сел за письмо Виллему.

Письмо было написано в дружеском тоне, но не допускало никаких возражений. Они должны извинить его, но как раз сейчас он не может отлучиться из Габриэльсхюса. Его близкий друг, герцогиня Ризенштейн, лежит при смерти, и ее дочь тоже требует постоянного присмотра. Он взял на себя ответственность за них обеих и не может их оставить. Все вопросы, связанные с их новым родственником, придется решать без него. Он вообще не понимает, что изменится от его отсутствия на встрече родни.

Кроме того, на носу зима — самое неподходящее время для морских путешествий.

Тристан отправил письмо и забыл о нем.

Тристан был счастлив. Первый раз за много лет он был кому-то нужен. Все свободное время он проводил в Габриэльсхюсе. Они с Хильдегард очень сблизились и порой понимали друг друга без слов. Нередко они засиживались за беседой далеко за полночь, пока Тристан с ужасом не вспоминал, что Хильдегард необходим сон. Она же смеялась и говорила, что отпущенное ей время она должна использовать наиболее разумным способом — то есть проводить его вместе с Тристаном.

Тристан никогда не вспоминал об их разнице в возрасте: Хильдегард была почти на десять лет старше его. Они были друзьями. А дружба не разбирает, кто старше, кто младше, ее не пугает даже разница между поколениями. В обществе Хильдегард Тристану было хорошо и спокойно. Он мог не опасаться откровенного или тайного кокетства, а то и душераздирающих сцен, которые нередко устраивали дамы, возлагавшие на него слишком большие надежды.

Марина же предпочитала уединение. Если к ней обращались, она отвечала с вежливой улыбкой, но близко к себе никого не допускала.

Тем не менее, чувствовалось, что ей нравится в Габриэльсхюсе. Она часами бродила по усыпанному листвой парку, разговаривала с собаками Тристана и никогда не выражала желания уехать отсюда.

Однако в глазах ее еще метался страх, и она выглядела притихшей и подавленной. Неужели она никогда не оправится от случившегося, думал иногда Тристан. Ему хотелось, чтобы это было не так. Он желал добра этой девочке, у которой во всем мире не было никого, кроме смертельно больной матери.