Люди меча - Прозоров Александр

— Коли ловит, — тут же навострил уши фогтий, — может у него и на продажу чего есть? Нам с собой чего взять, покушать в дороге?

— Отчего же не быть, есть рыбка, — кивнула сервка. — И свежая есть, и на леднике подмороженная, и камбала копченая вчерашнего дня. Вам какой хочется.

— Копченой, естественно, — кивнул Кузнецов. — В дороге стряпать некогда, сама понимаешь.

— А как же, само собой, — с готовностью согласилась женщина. — Я сейчас, господа, только кобылку распрягу. Могу и пивка вам налить. Муж отменное пиво варит, в округе все знают.

— Что-то проголодался я с дороги, — Виктор внезапно ощутил, насколько остро подвело голодом живот. — Может, и покормишь заодно, хозяйка?

— Как господам угодно будет, — отпустив лошадь пастись на еще невспаханную сторону поля, женщина направилась к ним. — Идемте, я дорогу покажу. Тут недалече, только болотину лягушачью обогнуть потребно, а там и Лаапки рядом.

Вскоре путники поняли, что до селения они не дошли всего нескольких сотен шагов. Обычная эзельская деревушка состояла из полутора десятка дворов, над которыми работяще поскрипывала деревянными валами одна на всех древняя мельница. Каждый двор в Лаапке огораживала невысокая стена из небольших валунов, покрытых толстенным слоем зеленого мха: наглядная иллюстрация того, что стоит человеку опустить руки, как равнодушная природа тут берет свое. Нередко на эти ограды был положен слой поленьев, россыпь черепицы или старая, отслужившая свой век лодка. И, разумеется, из-за каждых ворот старательно тявкала собака.

Дом встреченной ими женщины стоял почти с краю поселка, так же, как и все остальные огороженный каменной стеной. Во дворе поднимал ветви к небу огромный вяз, а возле крыльца отцветала в преддверии зимы небольшая клумба с хризантемами.

— Интересно, где твой муж рыбачит? — полюбопытствовал фогтий. — Что-то моря в округе не видно.

— Здесь оно, за рощей, — неопределенно махнула рукой хозяйка. — На самом берегу строиться нельзя. А то, как непогода, со двора все в момент унесет, и не найдешь. А дорога на Аренсбург чуть дальше поворачивает, мимо мельницы.

— Как тебя зовут-то, работящая? — понимающе кивнул Кузнецов.

— Вийя, господин.

— Чем угощать станешь, Вийя?

— Камбала копченая у нас есть, господин, пиво ячменное, солонина из погреба.

— Только не солонина! — испугался Игорь. — Она мне уже обрыдла за последнюю неделю.

— Капуста есть квашенная, хлеб, сыр, брынза, яблоки моченые, пироги, мозги козьи…

— Сыра хочу! — встрепенулась Неля. — Тыщу лет не ела!

— Пива, — добавил Берч.

— И камбалы, — закончил Витя. — К пиву копчененькая рыбка в самый раз будет.

— В дом пойдете, господин, или тут сесть желаете?

— Конечно, здесь, — прищурился на еще теплое сентябрьское солнце Кузнецов. — Еще успеем в четырех стенах зимой насидеться.

— Тогда здесь присаживайтесь, господа, — Вийя указала на врытую в землю скамью, перед сколоченным поверх двух высоких пней столом. — Сейчас снедь принесу. Юхан, где ты ходишь?! — неожиданно громко крикнула она. — В погреб сходи.

— Что ты, мама? — мальчишка лет двенадцати появился из ворот пахнущего сеном сарая.

— В погреб сходи, пива свежего принеси, — повторила хозяйка. — И кружки господам на стол поставь. Лайма где?

— В доме, мам, — паренек низко поклонился гостям и ушел обратно в сарай.

— Он чего, оглох? — удивился Игорь. — Ему же сказали в погреб топать.

Однако уже спустя пару минут мальчишка вышел из ворот с довольно большим — размером с поросенка — собранным из деревянных реек бочонком. Водрузив его на середину стола, он опять низко поклонился:

— Простите господа, сейчас кружки будут.

Он убежал в дом, и вскоре вернулся, но уже не один, а с девчонкой лет десяти, несущей в одной руке большую миску с капустой, среди которой краснело изрядное количество моркови, а в другой — медную тарелку с нарезанным длинными тонкими полосками желтоватым сыром и белесой рассыпчатой брынзой.

К слову, тарелка с сыром оказалась единственной металлической посудой на столе. Вся остальная: миски, кружки, тарелки, подносы — все было вырезано из дерева и покрыто затейливой резьбой. Самое странное — посуда пахла можжевельником. Кузнецов готов был поклясться, что не может можжевельник разрастись до таких размеров, чтобы из него можно было выточить даже миску не очень больших размеров — но факт оставался фактом: пахла можжевельником, и все тут!