В когтях ястреба - Юрин Денис

Моррону вдруг стало смешно, хотя подобное зрелище должно было лишь еще сильнее разозлить его. Раньше он даже не представлял, насколько люди глупы и наивны, как искренне верят всему, что слышат с трибуны, и даже не ставят под сомнение слова королей, герцогов и иных вождей. Никакого гердосского мятежа не было, но это всем безразлично, ведь колония так далеко. Главного заговорщика не нашли, поэтому городские власти не придумали ничего глупее, чем исполнить смертный приговор, повесив чучело. С тех пор опальный барон похудел раза в два и заметно окреп в плечах, но никому не было до этого дела. Штелер даже подумывал заплатить пять медяков за удовольствие самому ткнуть себя в пузо копьем и вдоволь повеселиться над толпившимися вокруг виселицы горожанами, наверняка не узнающими его. Однако потехе не суждено было сбыться. Стоявшие поблизости кареты разъехались, и моррон увидел отцовский дом, находившийся вдалеке, на другом конце площади. Улыбка мгновенно слетела с лица Штелера, а в прищуренных глазах появилась тревога. Он пока еще не знал, стоит ему радоваться или горевать, но прежде всего ему следовало разобраться, что же сотворили вассалы герцога с его родовым особняком.

* * *

В детстве Штелер любил гулять в отцовском саду, где росли, наполняя воздух благоухающим ароматом, яблони и вишни. Он пропадал в нем часами, а если строгие родители были в отъезде, то и днями. Деревья были его лучшими друзьями, они выслушивали его истории, заботились о нем, укрывая листвою от жары и успокаивая мерным колыханием веток в самые трудные минуты жизни. Сюда малыш Аугуст убегал, получив от отца ремнем по розовой попке. К своим молчаливым друзьям он спешил, если его обижали старшие братья. Особо прекрасен сад был ранней весной, в ту пору, когда зимние холода отступали, наступали первые теплые деньги, только начинали радостно щебетать неизвестно откуда прилетевшие птички и цвели вишни. Штелер так любил их цвет, а теперь… теперь сада не было, на его месте чернела земля, на которой кто-то развел огромное кострище, а там, где росли деревья, торчали уродливые, обугленные стволы… все, что осталось от его верных молчаливых друзей.

Сад был полностью выжжен, а дом цел, хотя и он претерпел разительные изменения. Стены, балконы, окна и крыша пугали глаз своей чернотой. Они были перепачканы сажей, копотью и еще какой-то непонятной черной субстанцией, напоминавшей огромного расползшегося слизняка. В перекошенной железной ограде местами зияли бреши. Некоторые прутья решетки были так вывернуты и перекручены, что, казалось, по ним били тараном, а затем, поняв бессмысленность затеи, стали палить из пушек, притом не самого мелкого калибра. Подтверждений тому, что дом пережил и осаду, и настоящий артиллерийский обстрел, и последующий за ним штурм, было множество. Кое-где возле стен валялись ядра и мелкие шарики картечи, земля вокруг дома была вся в ямах и рытвинах, как будто безумный садовод, перед тем как предать дом с садом огню, решил выкорчевать и пересадить деревья. Штелер не мог понять, зачем и кому понадобилось так издеваться над домом и почему, если по особняку стреляли из пушек, стены остались целыми, ведь на них не было ни одной дыры, ни одной вмятины, да и окна не остались без стекол. Однако жалкий вид особняка был не самым удивительным, не самым нереальным зрелищем.

Верхом абсурда было то, что творилось вокруг, всего шагах в пяти от поваленной и перекошенной ограды. Дом окружал сплошной ров, заполненный грязной, мутной водою. За ним была возведена высокая земляная насыпь с обустроенными позициями для стрелков, настоящий полевой редут, которых бывший полковник перевидал на своем веку превеликое множество. По всему периметру окружавшего дом укрепления, с интервалом всего в десять шагов, были расставлены часовые, то ли охранявшие дом от гнева горожан, ненавидящих изменников ванг Штелеров, то ли, наоборот, оберегавшие жителей Вендерфорта от праведного возмездия дома, который мстил за то, что его пытались разрушить и сжечь.

Неподалеку виднелись армейские походные палатки. Штелер насчитал их с десяток, а значит, комендант города пригнал к особняку никак не меньше целой роты солдат. В землю вокруг насыпи были вкопаны большие, в полтора человеческих роста, ритуальные кресты, соединенные друг с другом серебряными цепями, на которых, как постиранное белье во время сушки, колыхались от каждого дуновения ветра иконы и выдернутые листки из Святого Писания. Кроме стражников, почему-то боявшихся не только пересекать отмеченную цепью границу, но и поворачиваться к дому спиной, моррон заметил еще пятерых священников, готовящихся к проведению какого-то сложного церковного обряда. Трое из них были одеты в черные балахоны святой инквизиции.