Ущелье дьявола - Сандему Маргит

Они и не подозревали о том, что Хейке — совершенно бессознательно — использовал свои способности к внушению. Он изгнал из нее страх и отчуждение с помощью колдовства, магии, гипноза, ведьмовства — неважно, как это называлось. И он сам не отдавал себе в этом отчета! Он просто хотел этого, ясно и недвусмысленно, хотел узнать, что мучает девушку из отдаленной фермы.

— Конечно, не мне говорить о любви, знающему ее только на уровне снов и мечтаний. Но я рассматриваю любовь как нечто несравненно великое, как огромный комплекс чувств и различного рода отношений между двумя людьми…

Гунилла задрожала. Не глядя на него, она произнесла:

— Это грех! Возможно, ты прав, говоря, что у любви много сторон, этого я не знаю, но это… Это— грех! Это— мерзость!

Немного помолчав, Хейке спросил:

— Кто вбил в твою голову, что это грех? Священник? Он показался мне добрым, понимающим человеком.

— Нет, не священник, он в самом деле добр, хотя и не все понимает. Мой отец тоже был чем-то вроде священника. Не настоящим, а как бы просто проповедником.

«Ага, проповедник-самоучка, — подумал Хейке. — Эти люди такие зануды! Ничтожества, желающие получить власть. Маленький человечек, отбрасывающий большую тень!»

Кто же совсем недавно говорил ему о проповеднике? Ну конечно же, ее мать!

— Но ведь твой отец живет в браке! Он вступает в любовную связь с твоей матерью. Иначе ты не появилась бы на свет. Как же, в таком случае, он говорит о «грехе» остальных?

— Да, я знаю… — еле слышно произнесла Гунилла, глядя на сжатый кулак Хейке, лежащий на столе. Красивым этот кулак нельзя было назвать: костистый и волосатый, он напоминал скорее волчью лапу. — Но отец разочарован во мне. Он без конца говорит о том, что у них был мальчик. Но они потеряли его, и у них осталась только я. За это отец не может простить ни меня, ни мать.

— Что за метод отмщения? — возмутился Хейке. — Твоей матери тоже приходится нелегко?

Она опустила голову.

— Да. Отец страшно избивает ее. И называет ее грязной шлюхой. Мне кажется все это просто ужасным. Но хуже всего то, что он прав.

«Нет ничего удивительного в том, что у девушки такие проблемы», — подумал он. Потом он взял ее за руку и повернул к свету, так что стал виден старый шрам.

Гунилла подняла глаза, взгляды их встретились. Его — до этого дружелюбные — глаза загорелись желтым огнем, гнев его был так велик, что он готов был весь воспламениться.

— Теперь все позади, — торопливо сказала она. — Здесь я в безопасности.

— Да. Оставайся здесь, — глухо произнес Хейке. — Не возвращайся больше к этому мучителю! Он не имеет права называться отцом.

Пожав ее руку, он продолжал:

— По дороге в Бергквару я встретил твою мать. И я могу понять ее горечь.

В глазах его больше не было устрашающего отблеска ярости. Это немного успокоило Гуниллу.

— У мамы есть все причины, чтобы горевать. Но я перебила тебя. Ты говорил о любви.

Хейке улыбнулся:

— Да, так на чем же я остановился? Да, я хотел сказать, что не разделяю мнения, согласно которому мужчина должен сразу ложиться в постель со своей избранницей. Я думаю, что эротическое влечение может присутствовать с самого начала, но его может и не быть. Но отдаваться друг другу — это уже конечная стадия, наступающая после длительного периода взаимного узнавания. В чувственной любви необходимо присутствие красоты.

Вопреки своему уединенному образу жизни, Гунилла была достаточно мудрой, чтобы понять, что Хейке не привык говорить о таких вещах. Он выражался весьма запутанно и туманно. Но ей было понятно, о чем он говорил.

— Ты считаешь… сначала дружба, а потом любовь?

— Именно так, если называть любовью эротику. Это вовсе не одно и то же.

— Значит, человека можно любить и без эротики? — с воодушевлением спросила она.

— Думаю, что можно. Но рано или поздно человеку захочется близости с другим.

Гунилла вдруг заметила интимную атмосферу на кухне. Теплый свет лампы, полумрак в углах кухни, рождественские запахи — все это давало чудесный настрой.

— То, что ты говоришь… — жалобно произнесла она. — Это как раз противоположно тому, что делали мои родители…

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, что они… Ты не должен злоупотреблять моим доверием!