Город стекла - Клэр Кассандра

— Чьи это кости? Животных?

— Нет. — Джейс мыском ботинка разбросал кучку костей. — По крайней мере, не все.

Клэри стало трудно дышать.

— Уйдем отсюда.

Джейс не сдвинулся с места. Лишь поднял ведьмин огонь над головой, и камень, засияв ярче, высветил углы комнаты: три пустых, в четвертом — нечто, скрытое ширмой.

— Джейс, — прошептала Клэри. — Что это?

Джейс не ответил, но в руке у него уже сверкал клинок серафима, будто ледяной в резком белом свете.

— Не надо, — попросила Клэри, однако Джейс подцепил острием клинка краешек ширмы, а потом и вовсе сдернул. В воздухе бутоном распустилось облако пыли.

Выронив ведьмин огонь, Джейс попятился. Его лицо превратилось в белую маску ужаса, и Клэри поспешила поднять магический камень, пока тот совсем не угас. Она хотела разглядеть, что же такое повергло в шок Джейса — Джейса, потрясти которого не может ничто.

Поначалу Клэри разглядела фигуру человека, цепями прикованного к стене и полу, — накрытый брезентом, тот лежал, скрючившись, на камнях.

Он еще жив?! К горлу подступила тошнота. Рука Клэри задрожала, и по спине узника запрыгали пятна света. Страшно худые конечности были покрыты следами бесконечных пыток. Пленник обратил на девушку взгляд пустых глазниц; послышалось сухое шелестение, и Клэри увидела: то, что она поначалу приняла за брезент, оказалось крыльями. Белоснежными крыльями — единственным светлым пятном в этой грязной комнате.

Клэри ахнула:

— Джейс. Ты видишь…

— Да. — Голос Джейса сильно надломился, будто стекло треснуло.

— Ты же говорил, что ангелов не осталось… и никто не видел их…

Джейс еле слышно выругался и шагнул навстречу ангелу, но его отбросило назад. Ангел скорчился внутри пентаграммы из рунических линий. Нанесенные глубокой резьбой на пол, значки слабо светились.

— Руны, — тихо сказала Клэри. — Их не обойти…

— Должен быть способ, — чуть не плача ответил Джейс. — Должен.

Ангел поднял голову: золотистые вьющиеся локоны того же оттенка, что и у Джейса. Изборожденное шрамами лицо напоминает порченный вандалами шедевр живописи. Раскрыв рот, существо издало какой-то звук, однако с губ сорвались не слова, а музыка — пронзительная чистая мелодия на одной-единственной высокой ноте. Такая сладкая, что защемило сердце…

Перед глазами у Клэри замелькали образы из прошлого. Их поток подхватил ее и унес туда, где не было ни сырого подвала, ни света ведьминого огня. Только звуки, цвета и события.

Клэри оказалась в винном погребе: сухо, чисто и совершенно пусто; посередине на полу начертана единственная руна, и подле нее — мужчина с раскрытой книгой в одной руке и белым факелом — в другой. Мужчина поднял голову, и Клэри узнала отца: молодого, без морщин и привлекательного; взгляд его темных глаз был ясен. Валентин начал читать заклинание, и руна загорелась пламенем. Когда же пламя стихло, в пределах знака, усыпанного пеплом, уже валялся ангел — распластав окровавленные крылья, словно подбитая птица…

Образ ушел, уступив место следующему: Валентин стоит у окна, а рядом с ним — рыжеволосая девушка. Валентин потянулся обнять ее, и Клэри заметила у него на пальце знакомое серебряное кольцо. С болью в сердце Клэри узнала маму — только та была моложе, ее лица еще не тронули ни годы, ни страдания. Под белой ночной сорочкой явственно проступал округлый живот.

— Договор о перемирии, — сердито говорил Валентин, — не просто худшая идея Конклава. Страшнее нефилимы ничего представить не могли. Нам теперь мириться с нежитью, с этими тварями…

— Валентин, — с улыбкой проговорила Джослин, — довольно о политике.

Глядя на мужа глазами полными любви, Джослин обхватила его за шею. Любовью полнились и глаза Валентина, но Клэри заметила в них оттенок иного чувства, и оттого по спине побежали мурашки…

Валентин стоял на коленях в кругу деревьев; в центре опушки он начертил пентаграмму, и листья, что оказались прямо над знаком, ссохлись, почернели. Посреди пятиконечной звезды сидела женщина: точеная фигура, блестящие волосы, лица в тени не видно; кожа оголенных рук чиста и белоснежна. Левая кисть раскрыта над чашей у края пентаграммы, из длинного пореза в сосуд стекает кровь — черная в свете луны. А может, она черна и по своей природе.

— Ребенок, в чьих жилах потечет эта кровь, — заговорила женщина, — силой своей превзойдет демонов, что обитают в бездне между мирами. Он станет могущественней Асмодея[6] и шедим[7]. Если обучить его должным образом, он сумеет все на свете. И предупреждаю: она вытравит из него все человеческое.

— Благодарю, госпожа Едома[8]. — Валентин потянулся за чашей, и женщина взглянула на него. От ужаса Клэри чуть не взвизгнула: женщина была прекрасна, но в пустых глазницах у нее извивались черные щупальца.

Ночь и лес ушли. Джослин стояла напротив невидимого Клэри собеседника — уже не беременная. Волосы разметались по встревоженному, полному отчаяния лицу.

— Я не могу, Рагнор. Ни дня больше не останусь в его доме. Я прочла дневник, и знаешь, что он сотворил с Джонатаном? Все границы перешел! — Джослин трясло. — Он взял кровь демона и… и… Джонатан не ребенок. Не человек. Он чудовище!..

Джослин исчезла. Валентин метался по комнате, обнажив клинок серафима.

— Не молчи, — говорил он. — Отвечай. Почему не отвечаешь?

Он полоснул клинком по телу ангела, и из раны будто заструился жидкий солнечный свет.

— Ладно, молчи, — прошипел Валентин. — Мне и моим близким послужит твоя кровь.

Клэри перенеслась в библиотеку Вэйландов. Из соседней комнаты доносились смех и громкие голоса — шел праздник, а Джослин одна прокралась в библиотеку. У стеллажа огляделась и, вытащив из кармана толстый том, поставила его на нижнюю полку…

Библиотека и мама исчезли. Перед Клэри возник подвал, в котором она стояла в этот самый момент. В одном из углов — все та же пентаграмма, и в центре — ангел. Валентин, постаревший, далеко не молодой, сжимает в руке светящийся клинок серафима.

— Итуриэль. Давненько мы с тобой знакомы. Я мог бы бросить тебя заживо погребенным под руинами того дома, но нет, принес сюда. Держал близко к себе столько лет, надеясь, что ты отдашь желаемое — необходимое! — знание. — Вытянув руку с клинком вперед, Валентин подошел к ангелу, и невидимый барьер замерцал отраженным пламенем оружия. — Призывая тебя, я жаждал ответа: зачем Разиэль создал Сумеречных охотников, не наградив их силой нежити — ни скоростью волка, ни бессмертием дивного народца, ни талантом магов, ни выносливостью вампиров? Перед лицом исчадий ада он оставил нас обнаженными, наградив лишь знаками. Почему враг сильнее Охотников? Почему нам не взять себе его мощь? Разве не будет это справедливо?