Город-невидимка - Неволина Екатерина

Две сестрички-близняшки, и только один счастливый билет.

— Я виновата! Я очень виновата перед тобой! — произнесла девушка, прижимая к груди умирающую или мертвую птицу. — Все случилось из-за меня. Я так виновата! Сможешь ли ты когда-либо простить меня?

Боль заполняла все ее существо. Боль и раскаяние. Она столько лет… столько долгих, мучительных лет жила с этой болью, привыкнув не замечать ее, пряча ее в самый дальний уголок сознания, но вот она прорвалась — как горная река, сметающая на пути все плотины.

— Я прощаю тебя, Алекс…

Услышала она. Или только подумала, что услышала.

Саша… Александра… Наконец-то ей удалось вспомнить собственное имя.

И вместе с ним — все то, что память, закутываясь в спасительную пелену, так долго прятала.

Саша и Лиза — две сестры-близняшки, иногда их путала собственная мать.

Только характеры у девочек оказались совершенно разными.

Бойкая, дерзкая Саша и робкая, боязливая Лиза. Как часто Сашины проказы приводили к самым дурным последствиям. Вспомнить хотя бы подаренные на день рождения скутеры, которые Саша умудрилась разбить в первый же день. А Лиза — терпела и прощала, Александру даже раздражала такая покорность. «Ты трусиха! — кричала она сестре. — Не позволяй себя обижать! Давай, сделай что-нибудь мне в ответ!» А та упрямо качала головой, еще больше зля Сашу, начинавшую с утроенной силой провоцировать сестру на хоть какое-то ответное действие. Лиза терпела и страдала молча. Она даже не жаловалась маме, только плакала…

А потом все изменилось, потому что случилась та самая катастрофа.

Собственно, Саша тоже должна была погибнуть. Она даже чувствовала дыхание смерти на своем затылке, чувствовала, как разрывает легкие хлынувшая туда вода. Но случилось самое настоящее чудо — ее спасли моряки случайно подошедшего к месту трагедии катера. Ее спасли — одну из всей семьи. Тогда Александра была уверена, что это спасение — не благо, а наказание. Опустившаяся в один миг на плечи тяжесть придавила десятилетнюю девочку к земле, отняв у нее все — даже свободу выбора, даже желание смерти.

Она изменилась, притихла. Вся былая неуемная энергия словно утонула в тот страшный летний день. Осталось только чувство вины — то самое, что позволило Лизе вырваться из объятий смерти и поменяться телами.

Но теперь Саша получила прощение. Значит ли это, что она наконец свободна?..

Девушка пришла в себя от резкого запаха и громко чихнула.

Губы запеклись, а горло казалось насухо отжатой скрученной тряпкой. Дышать было больно, и воздух казался ей раскаленным металлом.

Александра попыталась подняться с пола, на котором она, оказывается, лежала, однако тело едва подчинялось ей. Девушка даже не сразу сообразила, что в руке что-то зажато. С усилием разжав собственные пальцы, она обнаружила на ладони кругляшок — монета. Саша нахмурилась и поднесла его к глазам, разглядывая, а потом сунула в карман.

Глеб — это он совал ей под нос какой-то флакончик с резким запахом, приведший Сашу в чувство, — наблюдал за девушкой настороженно, не делая попыток помочь.

С трудом она все-таки приподнялась на локте и попыталась понять, где оказалась и что же произошло.

Стеллажи с книгами свидетельствовали о том, что это библиотека. Однако на полу было начерчено что-то мелом, стояли погасшие свечи. Александра обратила внимание на то, что они черны от копоти. Это зрелище казалось диким и нереальным, словно она по ошибке попала в какой-то мистический фильм, и сейчас из пентаграммы на нее полезет ужасное нечто. Впрочем, кажется, это она сама и есть это ужасное нечто, иначе почему она находится в пентаграмме. Интересно, что бы это значило…

И тут взгляд девушки остановился еще на одном присутствующем в библиотеке человеке.

Ян сидел, прислонившись к стене. Его глаза были закрыты, лицо — белее снега, а раскинутые по сторонам руки в широких рукавах свободного черного балахона напоминали крылья. Парень, как никогда, был похож на черную взлохмаченную птицу. На умирающую птицу.

— Ян! — девушка выкрикнула его имя хриплым, незнакомым себе голосом.

Она не могла оторвать взгляд от этой застывшей фигуры и попыталась поползти к парню, словно одно ее желание спасти отгонит мучительный призрак смерти.

Чья-то сильная рука подхватила ее, помогая подняться.

— Теперь я вижу, что ты действительно Саша, — Глеб помог ей встать и бережно придержал за плечи. — Давай оттащу тебя в кресло и займусь им сам. Он пошел за тобой…

— Я помню, — перед глазами все синело бескрайнее, пугающее в своей мучительной неподвижности море. — Мне нужно к нему.

Каждое слово давалось мучительно тяжело, и Глеб понял это, как и понял то, что ее желание — не простой каприз, а поэтому помог Александре добраться до неподвижного Яна.

— Воды, — прохрипела она, и Глеб бросился за водой.

А девушка провела рукой по черным растрепанным волосам, убирая с бледного лба длинную челку. Волосы были жесткими, и Саше все казалось, что под рукой ее вороньи перья.

— Ян! — тихо позвала она. — Вернись!

Он не отзывался, и ее затопило отчаяние.

— Ян! Ян!

Слез уже не было. Их сожгло безжалостное солнце в том мире, где ничего никогда не меняется. Нет, обман! Меняется. Потому что иногда туда прилетают черные птицы, способные обмануть саму смерть и увести тебя оттуда. Эти птицы смеются в лицо смерти и не боятся ее кривого оскала. Они слишком насмешливы и надменны, чтобы спрашивать о цене и тем паче торговаться, они легко платят собственной кровью.

В этот миг Александра поняла, что не задумываясь вернулась бы за ним туда, в безвременье.

— Ты не имеешь права умирать! — зло прохрипела она. — Я не вернула тебе долг! Слышишь, ты! Не смей!

И тут ресницы Яна дрогнули, и на девушку взглянули на удивление ясные серые глаза. Она узнала этот взгляд. Губы пошевелились, словно Ян хочет что-то сказать.

Александра наклонилась, изо всех сил напрягая слух.

— Будешь… должницей… чтобы… не ушла… — сказал он, и глаза вновь закрылись.

«Жив!» — поняла Саша, пьянея от этой мысли. Жив! И это было главным!

Подоспел Глеб с водой и какими-то медикаментами и стал хлопотать над Яном. А Саша сидела рядом, чувствуя в теле небывалую легкость. Вот, оказывается, как это — жить после смерти.

— Эй, что тут у вас интересненького происходит?.. — послышался жизнерадостный Динкин голос. — Проводите антигуманные антинаучные эксперименты?

В дверях библиотеки появились Динка и Северин.

— Вижу, операция по освобождению заложника прошла удачно, — кивнул им Глеб. — Северин, подойди-ка, ты лучше меня в медицине разбираешься. Посмотри, что с ним.

Северин, сразу ставший серьезным, приблизился к Яну и долго щупал его пульс, смотрел зрачки, измерял давление.

— В общем, жить будет. Но интересно, что вы с ним делали. Такое ощущение, что из парня выкачали всю энергию, — наконец заметил он. — Сейчас стимулятор вколю. Похоже, без него не обойтись. Ну и врача можно позвать — он, наверное, только начал скучать по своему клиенту.

Постепенно все приходило в норму, и вскоре Александра уже сидела в своем излюбленном кресле, пила горячий и очень сладкий чай и слушала рассказ Динки о похищении.

— Эти гады меня усыпили, — рассказывала Динка, с хрустом грызя маковую сушку. — И привезли в ту квартиру, где меня нашел Северин. Я, как только пришла в себя, конечно, стала требовать их босса. Так мне, прикиньте, и в этом отказали! Мол, цыц, малявка! Это я-то малявка! — с возмущением добавляла она. — И охранники какие-то тупые попались. Морды кирпичами. Глаз с меня не спускали, чтобы их, прости, Саша, понос пронял!..

— Да ты, кажется, не особо в плену страдала, — заметил Северин, слушавший девочку с мягкой улыбкой. — Наверное, как и дома, целый день в игрушки резалась.

— Ну резалась, — Динка недовольно покосилась на него. — Это, между прочим, был хитрый стратегический маневр. Я собиралась усыпить их бдительность и сбежать.

— Странно, что к моменту появления Северина похитители, как в рассказе О. Генри, сами выкуп не предложили — лишь бы тебя забрали, — пошутил Глеб, и Динка надулась. Но не серьезно, а как-то нарочито, как ребенок, желающий показать свою мнимую обиду.

Саша молчала. Ей было необычайно тепло среди этих людей, которые уже успели стать для нее самыми близкими, единственными родными. Они принимали ее такой, как она есть, не спрашивали и не упрекали, хотя после появления у них Лизы наверняка имелись к ней вопросы.

— Я хочу сказать вам кое-что, — произнесла она, когда шутливые препирательства завершились. — Я… я была просто ужасным ребенком, и сестре частенько доставалось из-за меня. Сказать, что я была чудовищем, — значит ничего не сказать…