Заклятие предков - Прозоров Александр

— Пусть попьют поперва, — по-хозяйски рассудил выбравшийся во двор постреленок, похожий на клоуна из-за непропорционально больших поршней на ногах. — А там всего дадим, мы не жадные.

Тем временем беглого воина развязали и раздели, оставив в одной рубахе, потом связали снова, примотав запястья к щиколоткам — так, что пленник теперь мог только лежать или стоять на коленях.

— Сердьяха, заря скоро, не тяни, — кивнул наместник.

Парень и стражник толкнули Леминийю вперед, а когда он упал на живот, схватили за локти, точно саквояж за ручки, и быстро поволокли к воротам. Жители городка, коих собралось уже не менее полусотни, двинулись следом. Даже женщина, оплакивавшая своего близкого, утерла глаза и пошла вместе со всеми.

Бей остановился сразу за воротами, на высоком берегу. Олег остался рядом, а большинство горожан потопали вниз вслед за стражником и кареглазым парнем. Леминийю выволокли на лед, поставили метрах в пятидесяти от проруби. Воин, взяв у кого-то ведро, зачерпнул воды, примстился и одним движением выплеснул всю грабителю на голову. Вода скатилась за шиворот, растеклась по животу, собралась внизу большой лужей. Рубашка и штаны пленника мгновенно намокли. Он отфыркнулся, дернулся, словно надеялся освободиться. От рубахи вверх пошел пар. Стражник торопливо зачерпнул еще ведро и снова вылил его татю на макушку.

— Будь ты проклят, старый урод, — прохрипел Леминийя. — Чтобы твои дети издыхали в утробе матери, чтобы змеи грызли твою печень, чтобы…

Бей слегка взмахнул рукой, и на пленника обрушилось еще ведро воды. Тот задохнулся, его начала трясти крупная дрожь. Он попытался сказать что-то еще, но язык отказался повиноваться замерзшему хозяину.

— Не знаю, кем станут мои дети, Леминийя, — соизволил ответить Бехчек, — но уж точно не мерзавцами.

Вода в реке была не намного теплее льда, а потому прямо на глазах волосы, борода и усы начали белеть, покрываться сосульками, смерзаться в единое целое. Теперь душегуб не смог бы ничего сказать, даже если бы захотел. Рубаха затвердела, штаны тоже будто остекленели. Наместник еле заметно шевельнул рукой — на мерзавца вылилось еще ведро. Вода потекла по лицу, усам, рубахе, застывая прямо на глазах. В этот раз на лед не пролилось ничего — только несколько сосулек выросли между ног. Опытный в своем деле бей подождал, кивнул. Вода снова потекла сверху вниз, превращаясь в ледяной панцирь, сковывающий в единое целое одежду, волосы, речной лед. Только на лице не появилось прозрачной корки — это означало, что Леминийя пока жив, что его организм борется с холодной смертью, еще на что-то надеется, верит. Что у преступника остается некий призрачный шанс…

Однако бей был другого мнения:

— Сердьяха, перед вечерней стражей выльете еще два ведра, — распорядился он. — Перед полуденной — тоже.

— Слушаюсь, уважаемый Бехчек, — поклонился со льда парень.

— А ты прими мой кров и мой стол, дорогой гость, — повернулся к ведуну наместник. — Гость в дом — хозяину радость! Мыслю, замерз ты с дороги, устал, проголодался…

После увиденного на реке блаженное тепло в доме наместника показалось Середину чистой сказкой. А бревенчатые стены после увешанных шкурами каменных строений — верхом человеческой цивилизации. В жилище пахло свежеструганным деревом, киснущей квашней, дымком — а разве может быть запах слаще этого?

Ведун тщательно вытер ноги о брошенную у порога желтую хрустящую солому, миновал прохладные сени, вошел в освещенную двумя масляными лампами горницу. Здесь его встретила дородная щекастая женщина лет тридцати с ковшом воды в одной руке и полотенцем в другой. Красное ситцевое платье до пола, украшенное белым тонким кружевом, что полукругом лежало на груди и обтягивало стоячий ворот; высокий цилиндр, похожий на английский времен промышленной революции, но только белый, без полей, весь расшитый мелким жемчугом и с разноцветными бисерными нитями, свисающими на лоб и уши.

«Зыряне! — наконец-то сообразил Олег, к кому он попал. — Елки, откуда тут ханы и беи? Зыряне ведь в Новгородскую республику входили! Или еще не вошли?»

Однако никаких вопросов он задавать не стал — стянул с ног валенки, кинул под вешалку, снял налатник, косуху, ополоснул руки в ковшике, вытер полотенцем:

— Спасибо тебе, хозяюшка.

Женщина с поклоном отступила, мимоходом подобрала валенки, ушла в левую дверь. Ведун протестовать не стал — наверняка ведь сушить понесла.