У входа нет выхода - Емец Дмитрий

Самого боя Сашка не видел, как ни скашивал глаза. Понял только, что он был кратким. Что-то загрохотало, точно по железному листу ударили молотом. Сашка услышал жалобный крик Насты: «Не надо! Больно!» Рина тоже вскрикнула – и вдруг наступила мертвая тишина.

Мужской голос, совершенно неизвестный Сашке, произнес:

– Что-то тут не так!.. Два раза их видел, и оба раза они казались мне другими людьми… Допроси их, Линда!

– Допрашивать не надо! – ответила ведьма. – Я опустошу их мозг через глаза…

– Что ж, война есть война! Их никто не просил сюда соваться! – сказал Долбушин после паузы. – Только вначале обыщи!

Сашка рванулся. Свитер на шее растянулся. Он сумел приподнять голову. Увидел, как ведьма опустилась на колени перед лежащей на полу Риной и обшаривает одежду. Наста стояла на четвереньках. Ее рвало какими-то комьями.

– А… вот оно в чем дело! Есть! – Линда выдернула из воротника Рины булавку и отбросила ее. – Девка-шнырка!.. Странно, кажется, я когда-то ее видела!

Долбушин наклонился и посмотрел на Рину. В его лице ничего не изменилось, разве что он на мгновение закрыл глаза. Ровные, без складок веки натянулись. Потом он приподнял зонт и острой его частью без видимого усилия, но резко ударил себя зонтом по внешней части стопы – туда, где заканчивался щегольской ботинок.

Видимо, это было чудовищно больно, потому что лицо побледнело, а на висках выступили капли пота.

– Линда! Дай булавку! – хрипло и быстро попросил он.

Ведьма, слегка удивленная, наклонилась. В тот же миг Долбушин без размаха ударил ее ручкой зонта по плечам. Сашка готов был поклясться, что он даже не коснулся головы женщины, но она упала.

Наста подбежала к Сашке и освободила его, дергая одежду двумя руками. Гвозди так и остались в полу, четко обрисовывая Сашкин силуэт. Сашка подобрал бинокль. Одно стекло разбилось, но второе уцелело. В бинокль он взглянул на лежащую.

Тряпочный карлик вздрагивал, как медуза. От него исходило зловоние. На полу слабо шевелилась дряхлая старуха. Она открыла глаза, села. Пустыми глазами – ни памяти, ни ненависти, только мука и страх – посмотрела на Долбушина, на Рину.

– Кто я? Где я?.. Кто вы такие? – невнятно прошамкала она.

Отвернулась, потом опять легла, перевернулась на живот и, кусая руки, завыла. Смотреть было страшно. Наста, жалея, коснулась ее плеча. Старуха повернулась к ней, оскалилась:

– Уйди от меня! Прочь!

Долбушин развернул Рину за плечи.

– Проваливайте отсюда! – приказал он. – В конце коридора будет окно – разбейте и прыгайте!.. Я скажу, что эльба убили вы. И не надо благодарить – у меня с ней были свои счеты.

– А она? – Рина оглянулась на ведьму.

– Умрет в ближайшие часы. Ей больше ста пятидесяти лет, но возраст ее был заморожен. Теперь все произойдет очень быстро… Проваливайте, я сказал!

Долбушин повернулся и быстро пошел по коридору, оглянувшись только один раз, у лестницы.

Окно открылось легко, только форточка осыпалась стеклами. Датчики повисли на проводах. Зная, что где-то на милицейском пульте замигала лампа, они торопливо спрыгнули во двор и дворами выскользнули на Софийскую набережную, под шлагбаум с будкой. Мимо них, мигая, пронеслась патрульная машина.

Здесь Наста сердито сдернула с шеи бусы и затолкала в карман. Вновь появилась плотная девушка с дыркой от гильзы в ухе. Втроем они быстро шли по набережной. Наста сердито пинала ногой пластиковую бутылку.

– Мне еще нерпь мою надо забрать, – сказал Сашка.

Его никто не услышал.

– Почему этот человек ее убил? – спросила Рина.

«Этот человек» она произнесла с усилием. Никак не могла забыть страшных и несчастных глаз, прикованных к ее лицу.

– Он убил не ее, а эльба. Его зонт может убивать эльбов. А наше оружие нет. Только атакующие закладки, – отрешенно ответила Наста.

– Почему она постарела?

– Тебе же сказали: эльб поддерживал ее. Если гнилую рыбу подморозить, она будет выглядеть нормально. Но потом распадется за несколько часов.

– Зачем он нам помог?

– Ничего не знаю. Хочу доплестись до ШНыра, и чтобы никто ко мне не лез!

Рина подозрительно посмотрела на нее. Для человека, только что избежавшего верной смерти, Наста вела себя исключительно безрадостно.

– Однолюб с астрой? – спросила она.

– Жевало закрой! – Наста сделала ногой резкое движение. Бутылка, кувыркаясь, перелетела через парапет и плеснула в реке.

– Да не заморачивайся ты! Забудь! Он тебя и не узнает без бус! – влез Сашка.

Лучше б он промолчал, потому что в следующее мгновение Наста с такой силой врезала ему плечом в грудь, что он сел на асфальт. Сашка еще потирал грудь, а Наста уже неслась через дорогу, к площадке, куда зимой привозят таять снег. Мелькнула у вздыбленных труб, взлетела по ступенькам и исчезла на мосту.

Целую ночь Рина рисовала оплавленный куб с зеркалом. Рисовала старательно, на куске ватмана, стараясь, чтобы масштаб был один к одному. Сашка сделал то же самое. Только если у Рины это была художественная работа, то у Сашки – довольно небрежный набросок со стрелками.

– Что у тебя по черчению? – поинтересовалась Рина, в которой проснулась отличница.

– Я по мешку много бил. У меня рука тонких движений не делает, – сказал Сашка.

Рина не знала, что это его обычная отмазка, когда кто-то критиковал его рисование или почерк.

Оба куба они отнесли Кавалерии. На столе у нее уже лежал один – от Насты. Но все же она сличила все три.

– Ну как? Есть что-то полезное? – спросила Рина.

– Да. Но лучше вообще ничего не знать, чем знать такое! – ответила Кавалерия угрюмо.

И это все. Больше ничего не объяснила.

Не удержавшись, Рина рассказала ей о том, что тревожило ее всю ночь. О мужчине с зонтом, который пощадил их.

– Долбушин, – мгновенно узнала Кавалерия. – Странно, что отпустил. Хотя, если подумать – какая вы добыча для матерого зверя его калибра? Два новичка и средний шныр. А эта Линда ему, возможно, чем-то насолила. Ведьмари злопамятны.

– Да, он что-то такое говорил… А зачем тогда… – Рина рассказала, как Долбушин ударил себя зонтом по подъему стопы и только потом атаковал ведьму.