В ловушке времени - Сандему Маргит

Она видела в долине маленькие домики, сгрудившиеся в кучку, чтобы загородиться от стужи. Какой же ей выбрать двор?

У Халькатлы не было ни стыда, ни совести. Она могла…

Резкий сдвиг — и Тува вновь стала самой собой.

Девушка, лежавшая на кровати в Осло, оцепенела от страха. В ее транс вторглось что-то, чего не должно было быть.

Подавленный рев ярости, настойчивый, неослабный поиск.

Тенгель Злой! Он обнаружил ее, обнаружил, чем она занимается. Понял ли он, что она замыслила? Замыслила взять над ним верх и, найдя уязвимые места у его родителей, пробраться мимо его духа в долине Людей Льда и испить каплю Воды Зла?

Маловероятно, чтобы он до конца разгадал ее намерение. Но что она представляет собой угрозу, это он понял наверняка.

Он пока еще не определил, где она. Но он искал, искал в тумане столетий, он знал, что она в пути. Халькатле было известно, что он спрятал в долине кувшин, но животный, на грани безумия, страх удерживал ее от поисков этого кувшина.

Из далеких глубин к Туве, находившейся морозной ночью в долине Людей Льда, поднимался навстречу великий страх. С глухим ревом поднималось черною тучею само Зло, принюхиваясь, выискивая, возжаждав крови. И ненависть его была вызвана Тувиным странствием сквозь века.

Это было настолько ужасно, что Тува, к сожалению, поддалась панике. Разумеется, ей следовало бы вернуться в настоящее, но в тот момент она только и успела сообразить, что должна покинуть этот период. Перенестись на семьдесят лет назад, нет, еще дальше!

Она уже знала, что владеет всеми приемами. И знала, что на дне ее души живут другие существа, кроме Ханны. Однако ей некогда было над этим раздумывать, — все свои мысли она сосредоточила на том, чтобы переместиться назад, в…

Да, но какой же это будет год?

Она еще не успела вычислить, как обнаружила, что попала в новый период.

Она прислушалась к себе. Известно ли ей, какой это год?

Как ни странно, но ей это было известно. 1255-ый год от Рождества Христова.

Ой! Она же угодила прямо в столетие Тенгеля Злого! Скверно, очень скверно!

А почему бы и нет? Для чего же она затеяла весь этот эксперимент? Придется рискнуть.

Правда… ей нужен не сам Тенгель, боже избави, но его родители. Навряд ли они еще были в живых, ибо Тенгель к тому времени был уже глубоким старцем. Так привыкли думать. Никто не знал, когда он побывал в Пещерах жизни. Хотя нет! В 1120 году. Но когда же он родился? Никому не известно.

Нет, вряд ли она вторгнется на его территорию. Как бы не получилось наоборот.

Ух ты! На этот раз она оказалась мужчиной.Ну-ка, ну-ка!

Она по-прежнему находилась на севере, но теперь уже в неком старом городе. Интересно, что она там делает? Она знала, что ей тридцать лет, и зовут ее Олавес Крестьернссённ.

Но… О нет, ничего хорошего в этом не было! Абсолютно ничего хорошего! Теперь она и взаправду была Олавесом и чего только про него ни знала.

Он происходил из рода Людей Льда — как и следовало ожидать. У него были связаны за спиной руки, его вели по грязным улицам Нидароса на плаху.

Тьфу ты! И угораздило же ее попасть именно в этот момент! Она же просто назвала год, и все. Да, но по словам доктора Сёренсена, когда человек желает вернуться в определенный год, он оказывается в гуще самых драматичных событий.

Куда уж драматичней! Ей нужно поскорее отсюда выбраться! Правда, пока что они всего-навсего шли по улицам, и у нее еще было время получше узнать этого самого Олавеса Крестьернссённа, в которого сейчас переселилась ее душа.

Чудно это — быть одновременно и самой собой, и кем-то еще. Но вот на мгновение в ней возобладал Олавес, — Тува Бринк исчезла.

И опасность, которую представлял Тенгель, была позабыта…

«Проклятые твари, — думал Олавес, оглядывая напиравшую на него толпу. — И все равно ведь они меня боятся. Я же вижу! Они не смеют подойти ближе, не смеют посмотреть мне в глаза. Они знают, мои желтые глаза могут вспыхнуть смертельной ненавистью, они знают, что мои проклятия будут висеть на них и на их потомках.

То и дело из толпы выскакивает очередной «смельчак», чтоб дать мне тычка. Однако же они тащат меня на длинной привязи, боятся притронуться».

Олавес желчно усмехнулся. «И нагнал же я на них страху! Я выбрал себе самую красивую шлюху в Нидаросе — и что же я потом с нею сделал? Отрезал ей голову. Ничего другого она не заслуживала.