Креститель - Прозоров Александр

— Рада, это ты, что ли, шуршишь? — сонно пробормотала Пребрана. — Не спится что-то. Иди, пятки мне почеши.

Девушка замерла, жалобно застонала — но из-под шкуры выбралась. Олег перевернулся на живот, прижимая свое достоинство к твердому полу, и закрыл глаза. Напряжение ушло не скоро, но в конце концов он всё-таки расслабился и покатился в бездонную яму дремоты… Как вдруг край шкуры исчез. По телу скользнули горячие руки, решительно задирая подол рубахи; пальцы легко, словно пианист по клавишам фоно, пробежали по бедрам, животу, по отдыхающей плоти. Послышался легкий шелест — рядом кучкой упала ткань, и подле ведуна опустилось обжигающе-нагое тело:

— Она спит, боярин. Мой повелитель, спаситель мой… — Мягкие губы стали целовать лицо, уши, подбородок, нежные ладошки опять сообщили его обиженному достоинству, что пора совершить нечто таинственное, сладостное и прекрасное. Через считанные мгновения оно налилось силой так, что стало даже больно и…

Да-да-дадах!!!

Железо с оглушительным в ночной тиши грохотом посыпалось на пол. Ведун привычным движением рванулся к рукояти сабли — и со всего размаха врезался пальцами в женский живот. От боли взвыли оба. Олег на миг даже забыл, что нужно делать — но быстро спохватился, нащупал саблю, вскочил, кинулся к двери… Но услышал только удаляющиеся шаги, причем уже довольно далеко.

— Вот, электрическая сила… — Вернувшись, он бросил саблю на пол, зажал пальцы под мышкой. — Сбежали, колдовская сила. Однако, наведывались к нам гости, оказывается. Значит, не зря вместе собрались.

Радул у окна чиркал кресалом, выбрасывая на фитиль яркие искры. В коротких вспышках можно было различить сидящую на перине с прижатым к груди одеялом Пребрану и смущенно оправляющую рубашку холопку.

— Оставь, боярин, — попросил Олег. — Смотреть не на что. Больше сегодня не придут, пуганые. Давайте спать.

— А дверь запереть?

— Я и так закрою. Засов у меня под ногой.

— Как знаешь, ведун, — щелчки прекратились, — тебе виднее.

— Рада, с краю ко мне ложись, — потребовала Пребрана. — Зябко мне.

Середин положил засов на место, вернулся к шкуре и закатался в нее, как сосиска в тесто. Больше его никто не тревожил до самого рассвета.

Утро началось со скандала: хозяйка надавала Раде подзатыльников за то, что та слишком долго сворачивает перину, после чего женщины ушли к себе одеваться. Олег собрал в мешок раскиданный по полу инструмент.

— Как мыслишь, ведун, за кем тати ночные приходили? — поинтересовался боярин.

— Не знаю, — пожал плечами Середин. — Если бы мы девиц к себе не забрали, вот тогда было бы понятно. Коли утром нашли бы их мертвыми — значит, к ним…

— Тьфу, типун тебе на язык! — отмахнулся Радул.

— Ты же сам спросил!

— Я гадаю, стоит брать боярышню с собой али нет? — почесал в затылке богатырь. — Коли за нами охоту ведут, то ни к чему ее брать, а коли за ней — то без нас сгинет баба, дня не проживет.

Середин, затянув узел, промолчал. Можно подумать, от них с Радулом тут хоть что-нибудь зависит…

Спустя примерно полчаса все они встретились в трапезной. Середин запросил у Белояра карасей в сметане — в походе такого лакомства себе не сготовишь. Карасей у хозяина не оказалось, а потому сошлись на лещах — но таки в сметане. Пока гости, приняв на дорожку бочонок пива на всех, вылавливали из рыхлой рыбной плоти мелкие косточки, малолетняя прислуга перетаскала к конюшне тюки, узлы и чересседельные сумки, оседлала коней, запрягла все три телеги. Ведун, глядя, как стараются мальчишки, подозвал одного из них и сунул серебряную чешуйку,^[7] предупредив, что это на всех. Дал второй золотой Белояру, попросив на сдачу уложить им с собой вяленого и сушеного мяса и насыпать в торбы ячменя для коней. Наконец Олег вышел во двор и, сладко потянувшись, подставил лицо теплому солнышку.

Вскоре подтянулись и спутники. Снова вырядившаяся степнячкой Пребрана, предусмотрительно встав перед дверьми, в которых возвышался богатырь, дала последний наказ Черному Вавиле:

— Отца упреди, по зиме вернусь. Токмо письмо сперва передай, не то осерчает. Сказывай, холопы при мечах отвагу ужо в сече показали, положиться можно. Ну, да пребудет с тобой милость Стрибога. Поезжай.

Мужик, деловито поправив за поясом кнут, зацепил поводья одной лошади за задние жерди телеги, а поводья запряженной в нее кобылы — за задок третьей повозки, уселся на облучок и тряхнул вожжами: