Пасынки восьмой заповеди - Олди Генри Лайон

— Святой отец! — в голос заблажил квестарь, кидаясь к аббату и норовя облобызать край его сутаны. — Ой, счастье-то какое! А я уж думал: все, пропали мы с вами, осиротел монастырь тынецкий без пастыря!.. ан нет, вон вы где, слава Господу нашему во веки веков!..

Один из всадников внимательней пригляделся к отцу Яну, наморщил кустистые брови и пришпорил лошадь. Оказавшись подле растерянного усача, он склонился к товарищу и зашептал ему что-то прямо в поросшее белесым волосом ухо.

— Обижаешь, святой отец! — спустя минуту заговорил усач совсем другим тоном. — Говоришь, что разбой творим, а того не видишь, что не разбойники пред тобой, а честные люди!

— И чьи ж вы такие честные люди, что ни свет ни заря за воеводой графа Висничского по полям гоняетесь и невинных поселян конями топчете? — глумливо осведомился аббат Ян.

— В первую руку, Божьи, — с нелегко давшимся ему смирением ответствовал усач, — а во вторую, их ясновельможной милости князя Лентовского. Сам понимать должен, святой отец: ты в своем монастыре хозяин, что ни повелишь, то монахи исполнят; нам же князь велит, а мы исполняем, и не тебе препятствовать княжеской воле!

— Лентовский? — удивлению аббата не было предела. — А я-то думал…

Впрочем, отец Ян сразу оправился.

— И зачем же вашему князю понадобился пан Райцеж?

— А зачем отцу может понадобиться убийца его сына? — в свою очередь спросил усач. Чувствовалось, что беседа с аббатом успела ему поднадоесть, и он еле сдерживается, чтобы не отстранить тынецкого настоятеля в сторону и продолжить охоту на прижавшегося к ограде беглеца.

Сан и слава аббата Яна боролись в душе усача с приказом князя; и князь побеждал.

Отец Ян незаметно покосился сперва на Михала, потом на Марту — и та кивнула брату: дескать, правда, было дело, а почему Михалек не поведал тебе о поединке над речкой Тихой — того я не знаю.

— Если так, — после некоторого раздумья сказал ксендз, — тогда понятно… Послушай, верный слуга Лентовского: я, настоятель тынецкого монастыря, даю тебе слово, что вскорости прибуду в маеток твоего пана и привезу с собой воеводу Райцежа. Тогда и рассудим, честный был поединок или нет, и одна ли на всех честь шляхетская! А сейчас дай нам ехать своей дорогой. Или ты не веришь моему слову?

Оскорбительный смех был ему ответом.

— Верю, — отсмеявшись, заявил усач, и трое его спутников стали снимать с седел волосяные арканы. — Приедешь ты, святой отец, с паном воеводой в маеток Лентовских через месяц-третий, а я к тому времени давно уже на колу криком изойду. Когда их княжеская милость огнем гнева пылает, ему поленья сейчас подбрасывать надо, не завтра, и уж тем паче не через месяц. Не серчай, отец настоятель, но мне лучше сегодня через твое слово перешагнуть, чем завтра объяснять князю, почему отпустил убийцу княжича Яноша! Иезус-Мария, своя рубашка ближе к телу!

И Марта, до сих пор недвижно стоявшая между Джошем и равнодушным Седым, не выдержала.

— Конечно, ближе! — истерически выкрикнула она, выбегая вперед и чувствуя, как хмель безумной ночи кружит голову и вырывается наружу хриплым хохотом. — Знал бы старый Лентовский, как сыночек его, покойный Янош, на отца злоумышлял — небось, одарил бы пана Михала по-княжески! Золотом с ног до головы осыпал бы! Меня, меня с собой везите — я все расскажу князю, все!..

Из присутствующих, пожалуй, только Джош-Молчальник понимал, о чем идет речь: он-то хорошо помнил корчму Иошки Мозеля и молодого княжича, у которого Марта на ходу прихватила клочок ненависти к отцу, тут же сбросив пакость в кошку Бырку. Но Джош молчал, и не только потому, что человеческая речь была для него отныне недоступна, а остальные изумленно уставились на женщину у тарантаса; единственную женщину среди присутствующих мужчин, чьи мужские дела и замыслы сплелись в тугой узел, который впору разве что полоснуть ножом…

Впрочем, и во взгляде усача, судорожно лапающего рукоять кривой карабеллы^[16], к удивлению ни с того ни с сего примешалась темная звериная злоба и страх, почти детский страх, как бывает, когда прохожий застанет мальчишку за всяким непотребством и пригрозит донести отцу или матери.

— Добро, — наконец решился усатый, сбивая на затылок высокую смушковую шапку, — сама напросилась… Эй, хлопцы, берите воеводу, а я за бабой пригляжу! Если и впрямь что знает, пусть князю и доложит… стерва языкатая!

Последние два слова были произнесены еле слышно, не для «хлопцев», примеривавшихся к Михалу и не шибко-то желающих лезть на заряженный пистоль.