Слово шамана - Прозоров Александр

Тирц несколько минут молчал, играя желваками. Ему приходилось делать нелегкий выбор между тем, что хотелось лично ему, и между тем, что хотелось людям, дающим ему силу для исполнения заветной мечты — уничтожения России.

— Если вы хотите захватить хоть один город, нам нужна артиллерия, — наконец выдавил он. — Пушки. Как минимум десять стволов, иначе нечего и дело затевать.

— А как же твои глиняные воины?

— Вы забыли, что случилось с ними у Тулы? — вздохнул Тирц. — Близкий картечный выстрел из крупной пушки их просто разрывает. У меня не хватит крови создавать по голему каждый день. Я могу сотворить только двух или трех. И прежде, чем посылать их к стенам, нужно заткнуть все стволы, которые будут стоять в ближайших башнях.

— Десять пушек, — Кароки-мурза задумчиво прикрыл глаза. — Хорошо, я найду тебе пушки.

— Тридцать или сорок тысяч воинов я соберу недели за две, — пообещал Гирей-бей. — После той добычи, которую мы пригнали этой весной, и при той цене, что дают сейчас за невольников, каждый род станет сам проситься встать ко мне под руку.

— Решено, — Кароки-мурза допил кофе, и откинулся на подушку. — Через две недели я тоже подойду к твоему кочевью у Кривого Колодца, и приведу воинов принадлежащих мне родов. Мне хочется самому посмотреть, что и как вы собираетесь делать в этом походе…

И мурза многозначительно посмотрел на Менги-нукера, ясно давая понять, что не допустит никаких оттяжек или обманов, которые превратят задуманный им победоносный поход против гяуров в обычный набег на вышедших в поле землепашцев.

* * *

Бакы Махмуд ничуть не удивился тому, что примчавшийся из города татарин передал приказ султанского наместника явиться к нему во дворец. Скорее, не понял, почему Кароки-мурза вспомнил про него так поздно.

Бакы не был, подобно своим солдатам, взят малышом из семьи неверных или захвачен в походе. Будучи вторым сыном сирийского сипаха, он попал в янычарский корпус из-за бедности — свою гвардию султан кормил, поил, одевал и вооружал за счет казны. Благодаря происхождению он сразу стал сотником — да так и провел им всю жизнь.

Иногда, конечно, в походах ему удавалось взять хорошую добычу, и он мечтал о богатстве — но золото утекало из рук так же стремительно, как и попадало в них в удачные дни, а потому свой пятый десяток лет Бакы Махмуд встречал точно так же, как и восемнадцатый: нищим и бездомным сотником янычарского корпуса, готовым по команде правителя кинуться на любого врага, или умереть, стоя на указанном месте. Изменилось только то, что ныне он уже перестал мечтать о великом будущем, да постоянно ныли нижние ребра, переломанные в египетском походе Сулеймана Великолепного.

Именно из-за увечья, мешающего ходить в дальние походы, его и поставили командовать гарнизоном из престарелых ветеранов в тихий далекий уголок великой империи… Может, и не умирать на покое — но уж, во всяком случае, не славу себе добывать.

Добыл…

— Передай, скоро буду, — Бакы хлопнул по луке седла татарского всадника, потом вернулся в свою комнатенку, достал из-под топчана кувшин с вином, взболтал и допил остатки прямо из горла.

К этому тайному греху его приучили наемники из числа неверных. Султан, конечно, прощал своей гвардии очень многое — но все равно не стоило предаваться веселым разгулам очень уж откровенно. Правда, теперь это уже не имело никакого значения.

Как ни смешно, полкувшина вина оказались единственным имуществом, оставшимся у него после тридцати с лишним лет верной службы. Имелось, правда, с десяток золотых, но…

Во время русского набега он как раз шел по улице к знакомому торговцу рыбой, которому обещал дать в долг. Услышал вопли и грозные крики, обернулся, увидел всадника в точно таких же, как у него самого, синих шароварах и полотняной рубахе, перетянутых широким кушаком, ощутил боль в голове… Чалма выдержала, десять слоев ткани смягчили удар и спасли ему жизнь — но когда Бакы пришел в себя, кошель с золотыми уже исчез.

— Вот тебе и тихий гарнизон, — вздохнул он, ставя кувшин на стол.

Итак, во время нападения неверных из полутора сотен янычар пятьдесят, оказавшихся в городе, были вырезаны все до единого, а остальные отсиделись в крепостной башне во главе с остроносым арабом, начальником порта. В то время, как начальник гарнизона пребывал неизвестно где.

— Интересно, наместник имеет право посадить меня на кол, или для этого придется ехать в Стамбул? Он сунул ножны с ятаганом под кушак, поперек живота, и вышел на улицу.