Таня Гроттер и колодец Посейдона - Емец Дмитрий

– Мамочка моя бабуся!.. – пробормотал Ягун, не глядя на Шторы, где отражалось все, о чем рассказывала Пипа.

– С Великой Зуби же вышла такая история, – продолжала Пипа. – У Зуби… хотя почему у Зуби? Тогда ее звали Юлей, и она была обычной девчонкой. В общем, у Зуби был родной брат. На пару лет ее младше. И этот брат боялся высоты. Очень боялся, до тошноты. А Зуби его постоянно дразнила. Не только по этому поводу, но и по этому тоже. Можно сказать, что она донимала брата с утра и до вечера. А недалеко от их дома были старые заброшенные шахты. Вход в одну шахту осыпался, провалился, и в земле была трещина. Неровная такая дыра. Метра полтора, не больше. Но вниз она уходила на огромную глубину. И вот Зуби разбежалась, перепрыгнула и с той стороны стала дразнить брата. Она кричала ему, что он трус и всякие другие обидные вещи. И парень, которого она совсем довела, прыгнул. И хотя прыгать-то было совсем ничего – он сорвался… Он даже не закричал. Зуби на четвереньках стояла на краю трещины и смотрела вниз… долго смотрела… Она и сейчас смотрит туда в своих кошмарах.

– Все? – спросила Верка Попугаева.

– Все, – ответила Пипа. – Больше мне ничего не известно. Разве что у Великой Зуби именно тогда проявились способности темного мага. С ней и с ее родителями стали происходить странные вещи. Дом по ночам сотрясался, его окутывало голубоватое сияние. В пустой комнате хохотали страшные голоса. В общем, девчонка стала сильным темным магом. Через год ее забрали в Тибидохс, и она стала уже, собственно, Великой Зуби. А свое прежнее имя постаралась забыть. Она и сейчас его ненавидит. Но то, что мы упорно стараемся забыть днем, тем упорнее приходит к нам ночью.

– А чего не может простить себе Соловей? – спросил Баб-Ягун.

Пипа посмотрела на Шторы, ожидая подсказки.

– Давным-давно, когда Соловей разбойничал в мордовских лесах, на дороге появился обоз. Сообразив, что он с ярмарки, а стало быть, и с деньгами, Соловей встал у него на пути и стал собирать дань. И тут кто-то вдруг пустил лошадь вскачь и попытался уйти. Соловей рассвирепел и свистнул в полную силу. Это был настоящий боевой свист. Воз опрокинулся. Соловей подбежал и… В общем, он увидел мальчишку лет десяти. Это он погнал лошадь… И мальчишка не выдержал свиста… Соловей потом себе этого никогда не простил. Он очень хотел погибнуть и, когда пришел Илья Муромец, не сражался с ним в полную силу и дал себя подстрелить.

– Ну вот, теперь нам известно все. Многое нам, возможно, не стоило бы знать. Хотя только тот, кто знает, может понять, – задумчиво произнес Ванька.

Шурасик кивнул.

– Дело сложное. В ряде случаев мы не сможем принести искупительную жертву. Без interpretatio abrogans [12], причем жертвенного, нам явно не обойтись. Ну где, скажите на милость, мы возьмем лохмотья нищенки-принцессы, меч Персея или уздечку Пегаса? Нереально. Да и для Сарданапала явно ничего не подберем.

Ягун посмотрел на Пипу, продолжавшую играть с шерстяными кистями Штор. Пипенция смахивала на пифию. Даже в глазах у нее было нечто, чего никак не обнаруживалось прежде. Налицо было сильное влияние артефакта.

– Есть выход… – сказал Ягун, пристально глядя на Пипу. – Я знаю, что мы бросим в колодец! Эта жертва усмирит древнюю магию. Отличная жертва!

Пипа неуютно поежилась. Ей не понравился взгляд Ягуна, который, рассуждая о жертве, не отрывал от нее глаз.

– Чего ты на меня уставился? – буркнула она.

– Жертва, которая все видела своими глазами… Жертва, которая знает все тайны, все секреты! – напирал Ягун.

Пипа забеспокоилась уже не на шутку. Тем более что, кроме Ягуна, на нее уставились уже все.

– Эй! Вы что, магьяки? Я только пересказывала то, что показывали Шторы! – крикнула она.

– Вот именно! Черные Шторы… Там – в Шторах все: и лохмотья принцессы, и меч Персея, и кровь измены, и клубок роковых ошибок. Там все муки и страдания, которые они похитили из чужих снов. Шторы станут искупительной жертвой. Никто не вправе знать темные тайны чужих душ и тем более, зная, выдавать их, – сказал Баб-Ягун.

Таня задумалась.

– Хорошая идея. Я – за… Если это поможет вернуть преподавателей… – произнесла она.

– М-м-м… Наша комнатка без шторок будет иметь убогий вид. Эдакое провинциальное общежитие института благородных педагогинь. Хотя, конечно, лезть в чужие сны хамство… – Гробыня озабоченно покосилась на Бейбарсова. – Ладно, шут с ними! В колодец их!

– В колодец! – отозвалось несколько голосов.

Судьба Черных Штор была решена. Шторы меланхолично шевелили кистями. Весь их вид говорил, что они и в Тартаре не пропадут. Более того, немедленно примутся подзеркаливать чужие тайны, вампирить кошмары, жадно пить страхи, облепляя человечество липкой паутиной старых ошибок.

Со стороны Лестницы Атлантов послышался шорох. Семь-Пень-Дыр вскинул перстень, решив, что это вновь полезли наглые хмыри. Но нет… Появившись из-под лестницы, где у них были мастерские, несколько домовых торжественно внесли в Зал Двух Стихий контрабас. Семеро крепких чернобородых человечков тащили, а один белобородый старичок сидел на контрабасе сверху, поджав ноги. Его красно-сизый, похожий на шишку нос бугрился вдохновением. Это и был мастер. Чернобородые крепыши ходили у него в помощниках и использовались в основном для переноски тяжестей.

Мастер был доволен. Контрабас блестел свежим лаком и выглядел ничуть не хуже, чем в день своего создания. Трещину в днище не смог бы найти даже самый придирчивый критик, и ему пришлось бы от досады удавиться басовой струной. Перстень Феофила Гроттера умиленно замерцал.

– Omnia vincit amor! [13] – воскликнул он с пафосом.

– Невероятно! Они же обещали закончить его только послезавтра! – пораженно воскликнула Таня.

– Это я попросил их поторопиться. Мне показалось, что ждать до послезавтра для тебя слишком долго, – буркнул Ванька.

Таня посмотрела на него с благодарностью. Она отлично представляла, сколько нужно простоять над душой у домовых, чтобы они сделали все быстро и, главное, качественно.

– Ну я полетела! Пожелайте мне ни пуха ни пера! – сказала она, сворачивая Черные Шторы, которые показывали то страшные глаза Медузии, то медную плешь Поклепа, то толпу урчащих хмырей, облепивших Пегаса.

– Погоди!

Глеб Бейбарсов подошел к зеркалу. Чистого неба вокруг Грааль Гардарики практически не оставалось. Казалось, между вампирами и маготворцами установилось перемирие или, скорее, в бою наступило затишье. Пространство разделилось на два сектора – синий, вампирий, и красный. Синего было больше. Вампиры подтягивали все новые силы. Маготворцы пока выжидали. У них был припрятан в рукаве козырный туз – магоносец «Крошка Цахес». Его, правда, еще не видно было сражающимся, однако вещее зеркало уже ощущало его грозовое присутствие.

Бейбарсов подозвал к себе Жанну Аббатикову и Лену Свеколт. Шурасик ревниво наблюдал, как все трое шепчутся. Кажется, между ними даже возник спор. Аббатикова сомневалась, но Свеколт и Бейбарсов взяли верх. Жанна пожала плечами и повернулась к Тане.

– Одна ты не прорвешься. А с нами шанс есть, – сказала она.

– Felix qui quod amat, defendere fortiter audet! [14] – растрогался Феофил Гроттер.

Таня покачала головой.

– Зачем вам рисковать? Я не хочу, чтобы вы погибли из-за меня.

Лена спокойно посмотрела на нее.

– Если они прорвутся внутрь Гардарики , нам все равно не остаться здесь, в Тибидохсе. Мы некромаги, а некромагов в плен не берут… Так что лучше погибнуть в бою, чем сгинуть в Дубодаме.

– Вы не боитесь?

– Некромаги не боятся смерти. Мы слишком хорошо знаем, каким бруском старуха точит свою косу, – сказал Глеб.

Они поднялись на крышу. Таня, проверяя, пошевелила тугой валик свернутых Черных Штор. Некромаги были молчаливы. Перед тем как сесть на ступы, Жанна, Глеб и Лена соприкоснулись лбами и простояли так около минуты, сцепив руки.

Таня, не понимавшая, зачем они это делают, внезапно ощутила, как у нее закружилась голова. Ее правая рука задрожала. Перстень Феофила Гроттера, надетый на безымянный палец, нагрелся и стал, пульсируя, выбрасывать красные искры. Все это говорило о высочайшей концентрации темной магии. Лица некромагов были бледными. Казалось, жизнь ушла из них, а наружу проступило что-то грозное, страшное, что не имеет названия в привычном человеческом мире.

Наконец некромаги сели в ступы. Непроизвольная дрожь в Таниной руке унялась, однако перстень продолжал выбрасывать искры. Это означало, что внутренний контакт некромагов не разомкнулся.

– Мы будем лететь треугольником, – пояснил Бейбарсов, поворачиваясь к Тане. – Ты должна держаться точно в его центре. Ничему не удивляйся и ничего не бойся. С тобой ничего не случится. Главное, помни: ты не должна пересекать границы треугольника, пока я не подам тебе знак или пока хотя бы один из нас не будет сбит. Ни в коем случае! Запомни, от этого зависит твоя жизнь!