Кровь на мечах. Нас рассудят боги - Гаврилов Дмитрий

– Кажись, и на жертвы не поскупись, – пробурчал тучный воевода Хорнимир, обращаясь то ли к самому князю, то ли просто рассуждая вслух. – Чем прогневили мы небожителей? Или и впрямь владыку глубин разбудили?

– Прикажи всем судам сгрудиться, как ночью, да сцепиться… – подсказал кормщик, но его уже никто не слушал.

Дикий порыв ветра заглушил последние слова, заблистали молнии, и оглушительные громы разорвали само пространство над бескрайним морем. С неба посыпались колючие иголки дождя.

Волна ударила в борт, лодью едва не перевернуло, тут же подбросило так, что нос судна чуть не вспорол грозовое небо. Черная туча опустилась ниже, казалось, еще немного, и эта тьма разинет пасть, проглотит. Затем корабль швырнуло вниз, волна перехлестнула за борт, щедро облизала палубу, словно море решило побороться с небом за добычу.

Такого на памяти Осколода еще не случалось, никогда буря не налетала столь стремительно!

Мелкий дождичек вмиг сменился частым градом, от ледяного шквала доски затрещали, кто-то из воинов упал, покатился по влажным доскам. Остальные спешно, хватаясь за борта, вытаскивали весла, привязывали к скамьям груз. Осколод и сам было ринулся на помощь, но тут же был сбит – новая волна ударила с небывалой силой, показалось, будто и не волна вовсе, а кулак самого морского владыки врезался лодье в левый бок.

Уже падая, Осколод успел вцепиться в мачту, зажмурился.

Судно скрипело на все лады, оно то падало вниз, то взлетало, словно листочек в свирепый ураган, к самому небу. Волны тараном били в борта, корабль стонал.

Дождь, перемешанный с градом, встал стеной, так, что дальше вытянутой руки ничего не видать, под грозовой тучей белый день превратился в ночь. Вдруг из тьмы показалась огромная пасть… и быстро ушла под воду.

Нет, не чудище это! Просто одну из самых больших лодий перевернуло.

В какой-то миг Осколоду показалось, будто он оглох – людские крики исчезли, удары градин превратились в непреодолимый, непроницаемый шум.

Лодью снова швырнуло, над нею взмыла волна, выше которой Осколод никогда не видел, и с ревом обрушилась на палубу. Соленая до невозможности вода захлестнула горло, ударила в легкие, князь почувствовал, как руки, что обхватывают спасительную мачту, тянутся к горлу, но он опомнился. Сквозь выворачивающий кашель он перестал слышать даже завывания ветра, даже раскатистые громы.

«Удача любит дерзких…» – повторил князь, хотя теперь от его дерзости и следа не осталось.

Тут же пришла запоздалая мысль – нужно было снять матчу…

Ее сменила куда более страшная догадка: а может быть, эта буря – порождение богов? Кара? Может быть, море не успокоится, пока не поглотит всех?

Владыка Киева закрыл глаза, взвыл, взывая к божьей милости.

Ударило в ноги, он дернулся, не сразу понял, что случилось, – кормщик катался по доскам, из пробитой головы хлестала кровь. Знакомый десятник боролся с отпущенным на волю ветра и вод прави́лом. У него не получалось, но пока именно прави́ло и спасало ему жизнь, как только отпустит – окажется во власти моря.

Огромные волны швыряли беззащитное суденышко, как щепку, накатывая одна за другой. Пучина ревела и клокотала, разевая бездонную глотку, стрибы завывали над самым ухом. Едва корабль падал в пропасть, над ним вздымалась водяная гора. Невероятный, невозможный ураган даже не думал утихать, но грозовая туча светлела, непроглядная ночь превратилась в сумерки.

И едва Осколод перевел дух, в уши врезался крик, полный нечеловеческого отчаяния. Он не понял смысла, но вскоре и сам увидел то, о чем выл несчастный.

Неумолимая стихия несла Оскольдовы лодьи назад, на север, но не к спасительному брегу, а на отвесные прибрежные скалы. Вихрь гнал их навстречу неминуемой гибели – десятки и десятки судов, иные сталкивались в этом кружении, опрокидывались днищем вверх, люди летели за борт, на прокорм все еще голодному Ящеру.

В объятьях бескрайнего моря выжить можно, а здесь…

Осколод едва не расцепил руки, вместо слов молитвы из горла вырвался единственный крик, чтобы тут же раствориться в нарастающем грохоте:

– Дира!

Лодью в который раз подбросило, мачта с оглушающим скрежетом переломилась. Осколод успел разжать руки, попытался уйти от удара, но падающая махина все-таки задела. Уже теряя сознание, князь понял – конец.

Глава 6

Новая жизнь отличалась от старой примерно так же, как рыбная похлебка от жареного поросенка. Теперь Добродей жил вместе с дружинниками и, хотя работы было много, выполнял ее с удовольствием. Особенным счастьем были поручения старших. Сперва только подай-принеси, но после, глядя на рвение Добродея, стали доверять важное.