Турнир - Юрин Денис

Все-таки в каком-то смысле капризная госпожа Удача вознамерилась улыбнуться в тот день вольным разбойникам. Она уже открыла прекрасный ротик для самой обворожительной улыбки, но в последний момент передумала и искривила губки в ехидной ухмылке. Мчавшаяся на полном ходу карета уже почти достигла куста, в котором притаилась парочка расчетливых разбойников, но внезапно кучер что-то увидел и, не добравшись до места засады всего каких-то шести-семи шагов, резко натянул поводья. Наверняка лошади были тоже заколдованы, поскольку они мгновенно послушались приказа хозяина и тут же остановились, застыли на месте как вкопанные, подняв с дороги огромные клубы едкой пыли. Возможно, находившихся внутри экипажа благородных особ хорошенько тряхнуло, а возможно, и нет. Тот, кто в состоянии избавить себя от превратностей дорожной тряски, явно потрудился наложить чары и на случай неожиданной остановки. По крайней мере, изнутри кареты не послышалось ни ругани, ни проклятий, ни возмущенных криков.

– Заметил, гвоздяра беременный! Уходим! – занервничал Марк и дернул партнера по грабежу за рукав.

– Сиди! – прорычал в ответ Дитрих, на этот раз не промазав и крепко схватив товарища за кисть.

В одном юный разбойник был прав. Тощий, но в то же время обладавший солидным брюшком, комично выпиравшим из протертых на острых, угловатых коленках штанов, кучер действительно весьма походил на гвоздь, притом находившийся уже месяцев шесть в пикантном положении. Сходство усиливала непропорционально большая, широкополая шляпа, из-под которой не было видно ни носа, ни глаз, а наружу торчал лишь куцый кончик черной бороды. Однако, что же касалось второго вывода, то, по мнению Дитриха, он был сделан пылким юношей слишком опрометчиво. Не исключено, что возница их и увидел, но зачем тогда он остановился? Ведь сидевшему на козлах мужику было куда проще слегка натянуть поводья вправо и, чуть-чуть заехав на обочину, промчаться по кусту. На такой скорости от них с Марком осталось бы лишь мокрое место, точнее два мокрых и ужасно противных с виду места. Так что, скорее всего, их присутствие возле дороги осталось незамеченным, а остановка произошла по иной, совершенно не относящейся к ним причине, например, повелителю стихий и мастеру колдовства понадобилось избавить свою драгоценную телесную оболочку от излишков жидкости или справить более существенную, но столь же естественную нужду.

К счастью, томиться в ожидании ответа Дитриху пришлось недолго… какие-то жалкие секунды, а затем украшенная по краям искусной резьбой дверца кареты открылась и в придорожную грязь вступила нога высокородного и наверняка высокочтимого во всем герканском королевстве путешественника.

Юный разбойник тоже провел эти мгновения в напряженном раздумье, но, в отличие от старшего компаньона, Марк озадачился куда более приземленными и меркантильными вопросами. Кудрявого, веснушчатого, как подсолнух, тощего, внешне походившего скорее на деревенского дурачка, нежели на даже слегка придурковатого грабителя паренька интересовал не один, не два, а целый рой вертевшихся в его вихрастой голове вопросов: «Из чего сделан герб, прилепленный к борту кареты: из золота или нет? Где найти кузню, чтобы переплавить его в слитки? На какие потери драгоценного металла при переработке рассчитывать? К кому выгодней бежать менять добычу на звонкую монету, или ее лучше припрятать на черный день в тайник? И главное, удастся ли незаметно отодрать герб от дверцы?» Нападать в открытую на жертву, явно сведущую в чарах, лесному налетчику, естественно, не хотелось.

Похоже, ни спрыгнувший с козел кучер, ни вельможа, решивший променять бархатное убранство дорогого экипажа на сырость и грязь придорожной обочины возле леска, не заметили засевших в кустах разбойников. И это был плюс; единственный плюс, жалко смотревшийся на фоне многочисленных минусов. Дитрих вроде бы получил, что желал, он узрел путешественника, точнее, целых трех, и не путешественников, а путешественниц, однако ни на йоту не приблизился к разгадке становящегося все таинственнее и абсурдней ребуса.

Вслед за начищенным до блеска сапогом из-за открывшейся дверцы показались отнюдь не бархатные и не атласные штаны вельможи, а подол женского платья; хоть и дорогого, хоть и настоящего одеяния благородных дам, но уж больно запачканного хлебными крошками, остатками зелени, пятнами жира да вина.

«Должно быть, девка, что аристократишку в пути развлекала! – подумал Дитрих, но, приглядевшись повнимательней, тут же изменил мнение: – Уж больно она неказиста для жрицы любви, достойной светской особы! Продажные барышни такого высокого ранга сальные пальчики о платья не вытирают да и сапожища вместо туфелек не носят… Как же иначе вельможе восхищаться ее ножками?»