Разбойник - Сальваторе Роберт

– Ты в порядке?

Этот негромкий голос он знал и любил. Брансен позволил неожиданной помощнице, девочке примерно одних с ним лет, перевернуть себя на бок и взглянул в ее хорошенькое личико.

– Ка… Кадайль, – вымолвил он и посмотрел вверх.

Девочка была невысокой для своего возраста и худенькой, как и большинство крестьянских детей. Но в ее фигурке угадывалась особая мягкость, а кожа была гладкой и нежной, не такой, как у других простолюдинок. Когда она улыбалась, ее голубые глаза так и сияли, а все ее лицо вспыхивало румянцем, и поскольку улыбалась она нередко, то ее щечки розовели почти всегда.

– Ох, Брансен, – воскликнула Кадайль, вытерла его заплаканное лицо, и день стал намного ярче. – Каждый раз, когда я тебя вижу, ты всегда в грязи!

В ее словах не было никакого оскорбления. Брансен понял это по ее тону и еще потому, что это была Кадайль. Она никогда его не обижала и не смеялась над ним. Никогда не осуждала и частенько вытирала слюни и сопли безо всякого упрека. И, что еще важнее, всегда терпеливо ждала, пока он закончит фразу.

С помощью Кадайль мальчик поднялся на ноги и сумел выразить свою благодарность. Девочка осторожно стряхнула пыль с его одежды.

– Не обращай на них внимания, – говорила она. – Они все дураки. И сами знают, что они глупые, а ты – нет.

Брансен улыбнулся, но не поверил ее словам. Но все же ему было приятно их услышать.

– У тебя кровь на блузе.

Кадайль опустила глаза и увидела, что ее мать права. На рукаве ее серой рубахи расплылось красновато-коричневое пятно. Девочка посмотрела в лицо матери и пожала плечами.

– Ты что, подралась? – не унималась женщина.

– Нет, мама.

– Кто-то тебя ударил? Или ты споткнулась и упала? Подозрительность в голосе матери сменилась беспокойством, и она подошла поближе к дочери.

– Это не моя кровь, мама, – ответила Кадайль. Женщина попыталась оттереть пятно.

– Это Брансена. Мальчишки опять его обижали. Он разбил себе губу.

Мать Кадайль вздохнула и покачала головой:

– Можно подумать, у них нет других забот, как издеваться над бедным калекой. Люди очень жестоки, девочка, больше, чем ты можешь себе представить. А как тебе удалось его выручить?

– Я закричала, и они убежали. А потом я помогла ему подняться.

Женщина взяла дочь за подбородок и повернула лицом к себе.

– Выслушай меня, – сказала она. – Ты правильно поступаешь, что помогаешь ему или любому, кто нуждается в помощи. Я могу тобой гордиться.

Кадайль удивила неожиданная торжественность в словах матери и ее охрипший голос, словно она старалась сдерживать слезы. Женщина крепко обняла дочку и прижала к себе.

– Я тобой горжусь, – повторила она. Кадайль не поняла, что значили для матери эти слова, ведь она не могла знать, что когда-то давно с женщиной обошлись очень жестоко. Она не знала, что ее мать завязали в мешке вместе с ядовитой змеей, а потом подвесили за руки на дереве и оставили умирать. Только благородный порыв странников спас ее жизнь.

– Входи в дом, и поскорее, – сказал Гарибонд, когда Брансен вернулся.

Нетерпеливо подталкивая мальчика внутрь, он не переставал тревожно оглядываться на деревья, окружающие его небольшое поле. Там неподалеку стоял Берниввигар и с любопытством наблюдал за Брансеном. Гарибонда удивило не это, а тот факт, что старому злобному самхаисту потребовалось так много времени, чтобы выследить калеку. Самхаисты никогда не отличались снисходительностью по отношению к таким «неполноценным» людям и всегда выискивали жертвы, которые можно было принести их жестоким богам, Древним Предкам. Один из близнецов или покалеченный ребенок был подходящей кандидатурой.

А теперь, как подозревал Гарибонд, Берниввигар присматривался к Брансену.

Он посмотрел, как мальчик проковылял через комнату, повернулся на одной ноге и упал на стул. Верхняя губа у него распухла и посинела, да еще, похоже, обломился кусочек зуба.

Гарибонд поморщился и в который раз упрекнул себя за то, что разрешил мальчику отправиться в город. Он был против, а Брансен со своим обычным упрямством продолжал настаивать. Мальчик был настроен вести жизнь обычного подростка, но он таким не был и никогда не станет. Жители Прайда, да и любого другого города в Хонсе, этого не допустят.

Горестные воспоминания перенесли Гарибонда в тот день, когда Сен Ви пожертвовала своей жизнью, чтобы спасти ребенка. Нет слов, она поступила благородно, но Гарибонд сомневался в ее правоте. Не один раз за эти годы, когда увечья мальчика стали очевидными, Гарибонду приходила мысль накрыть лицо спящего ребенка подушкой и безболезненно отправить его в мир иной. Каждый раз, когда он видел, как неуклюже ковыляет Брансен, когда слышал насмешки других детей в его адрес, у Гарибона разрывалось сердце. Так же больно было ему каждый день видеть мальчика в крови от побоев хулиганов или после падения из-за собственной неловкости. Не лучше ли ему было умереть во младенчестве?